Я не знала почему, но для меня это имело смысл.
— Это заставляет меня чувствовать себя в безопасности, — сказала я и небрежно пожала плечами. — После аварии, а теперь и после Ямы, они нужны мне, чтобы помочь справиться со страхами.
Ее лицо снова стало непроницаемым, и что-то скользнуло по нему, отрезая ее от меня.
— Я понимаю эту часть, — сказала она и тихо вздрогнула. — Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова почувствовать себя нормальной.
— Тогда ты знаешь, о чем я, — ответила я. — Ты знаешь, мне нужно что-то большее, чтобы преодолеть это препятствие.
— Я все еще не знаю, так ли долго ты была в Яме, — ответила она, глядя на меня сбоку. — Ты все еще выглядишь слишком хорошо.
— Ты поймешь, как только мы назначим тебе процедуры, — сказала я и потянулась за сигаретой. — А теперь поделись этой штукой, пока я не сошла с ума от запаха дыма. Мне нужна разрядка в голове.
Она кивнула, точно зная, что я имела в виду. Это электрическое шипение глубоко внутри нейрона, когда ты жаждешь чего-то, чего не можешь получить.
Я взяла у нее сигарету, втянула дым и позволила ему задержаться на мгновение. Я тихо вдохнула и выдохнула, добавив свой дым к туману.
— Так-то лучше, — сказала я и сделала еще одну затяжку, выдохнула и сразу расслабилась. Я вернула ей сигарету и расправила плечи.
— Хорошо, давай спланируем атаку. Мы собираемся вылечить тебя, хотят они этого или нет. Я чувствую вину за то, что тебя отправили в Яму, а ты чувствуешь вину за то, что отправили в Яму меня. Очевидно, единственный способ облегчить всю эту вину — исправить то, что причиняет нам вред.
— Ты говоришь очень решительно, — сказала она и затушила сигарету о сырую скамейку. Она засунула ее обратно в пачку из-под сигарет и спрятала их под толстовку.
— С чего ты предлагаешь начать?
— Мы начнем с обещания никогда больше этого не делать, — сказала я, указывая между ней и собой. — Если у тебя есть проблемы со мной, пообещай, что мы поговорим об этом.
— И ты должен пообещать, что будешь относиться ко мне с пониманием, потому что я Низшая, — сказала она, встречая мой взгляд со своим упрямым вызовом. — Дело не в том, что я не хочу играть по твоим правилам. Я не могу.
— Теперь я это знаю, — ответила я. — Поначалу это казалось несправедливым, и до сих пор так кажется. Но я понимаю, насколько укоренились эти взгляды и насколько невозможно с ними бороться.
— Это несправедливо, — рассуждала она. — Это было несправедливо с тех пор, как я себя помню. Если бы ты могла увидеть, как живут Низшие, это могло бы разозлить тебя еще больше, чем сейчас. Это могло бы разозлить тебя так же чертовски сильно, как и меня.
— Я злюсь, — сказала я. — Я правда злюсь, но жизнь Высших очень ограничена. Если бы мы могли поменяться местами на один день, то, возможно, поняли бы, что в конце концов особой разницы нет.
— Если бы ты спала на земляном полу картонной лачуги в каком-нибудь трущобном городке за пределами Бостона, у тебя могло бы быть другое мнение, — снова усмехнулась она, на этот раз с горьким презрением. Совсем не такая, как моя подруга, какой она была до Ямы. Такой она стала теперь, после того, как ее сломал собственный разум.
— И нам повезло. У нас были стены и крыша. У меня было семеро братьев и сестер, которые согревали меня. У кого-то из здешних людей? У них не было даже этого.
Я задавалась вопросом, почему я не слышала об этом, или, возможно, я знала об этом до аварии, и мне просто было все равно. Мне не нравилось думать о себе в таком ключе, зная о таких страданиях и неравенстве и заниматься только собой. Но если Виктория была одной из моих самых близких подруг, я не могу представить себя кем-то другим.
— Мы сравниваем слезливые истории?
Моя голова резко повернулась, и сердце бешено заколотилось в груди, когда я увидела лицо Люка Ланкастера.
У него была сила снова сделать все хорошо.
Глава 6
Люк протиснулся сквозь живую изгородь со своей стороны, его рот растянулся в улыбке, но его глаза говорили совсем другое. Я никогда ничего не слышала о его жизни за пределами Академии. Он был не из тех, кто рассказывает о мрачных моментах своего пребывания вдали отсюда. Я подумала, не был ли он одним из тех невезучих детей, у которых не было дома, каким бы ветхим он ни был. Все, что я знала, это то, что у него была сестра-близнец, которая исчезла в ночь аварии. И я предположительно знала ее.
Я что-то натворила? Я не хотела думать об этом, и я не могла позволить себе узнавать что-то. Пребывание в Яме что-то изменило во мне, так что, по крайней мере, в этом они преуспели. Я больше не была такой растерянной или циничной. Я была полна решимости принять эту реальность, полностью принять себя такой, какая я есть, с уродливыми сторонами и всем прочим. Я больше не была склонна к цинизму без действия, и не было смысла проявлять мрачный сарказм, бросать проницательные замечания или язвить, не делая ничего, чтобы изменить ситуацию.