Затем она упала в обморок. Отец подхватил ее на руки и отнес в кровать. Вечеринка же успела набрать такой размах, что продолжалась, несмотря на детский лунатизм. Мой же аппетит к развлечениям, и без того ослабленный присутствием Сполдинга, из-за этого события угас окончательно. Я попыталась развеяться беседой с одним из братьев Жиро, который предвкушал открытие новой фешенебельной купальни на саутпортском взморье. Успев облететь на своем аэроплане почти готовое строение с водяными горками и вышкой для прыжков, он то и дело вставлял словечко magnifique.[7] Однако мой былой энтузиазм в отношении пересудов и сенсаций полностью испарился. Я откланялась и нашла себе убежище в автомобиле, который вместе с шофером прислал отец. Я не была пьяна и могла бы самостоятельно сесть за руль или просто отправилась бы пешком потому что особняк Риммеров находился едва ли в миле от моей квартиры. С другой стороны, было бы глупо планировать обратную прогулку домой, не выяснив перед этим, как Гарри Сполдинг отнесется к моему присутствию.
Когда Бонни закричала, я тут же оглянулась в его сторону. И увидела, что он смотрит на меня. Я ничего не смогла прочесть в выражении его лица. Ничего очевидного, никакой похотливости или открытого любопытства. Он словно был глух и слеп, совершенно не реагировал на необычное поведение маленькой девочки. А затем какая-то женщина в палантине с яркими перьями подошла к нему, и он весь расцвел улыбками, внимая ее словам и, по-видимому, напрочь забыв обо мне.
Я допустила изрядную глупость, упомянув людям о том, что уже знакома с этим человеком, хотя и сделала это мимоходом, когда прочитала о шторме и приключениях Сполдинга в газете. Обстоятельств нашей встречи я не разглашала, просто сказала, что в Дублине имел место неприятный инцидент. Напрасно. Следовало бы все оставить в тайне. Под изысканным флером разговоров про Хемингуэя и Пикассо скрывается, как мне кажется, холодный и опасный человек. Полировка камня придает глянец граням, вызывает яркий блеск на поверхности, но ничуть не уменьшает жесткость и не меняет его фундаментальную природу. Жаль, что я не позволила Мику Коллинзу его застрелить. А больше всего жаль, что я не догадалась тогда выхватить у Боланда пистолет и самой выбить ему мозги».
Сузанна оторвалась от страниц и, помаргивая, оглядела небо. Смеркалось. Вечер обещал ытьь долгим, жара и напряжение успели покинуть день. Стрелки показывали шесть часов. Она уже симпатизировала Джейн Бойт и жалела ее. Джейн даже не довелось утешиться реабилитированной репутацией Майкла Коллинза, признанием его достижений: ведь это случилось сравнительно недавно. Своекорыстные ирландские политики, недовольные прозябанием в тени великого человека, на многие десятилетия после гибели Коллинза подорвали его образ в глазах широкой публики. В 1971 году, когда умерла Джейн Бойт, он по-прежнему являлся примечанием к ирландской истории, как об этом она и писала в 1927-м. Словом, не удалось ей облегчить свою скорбь.
Сузанна отложила рукопись на стол, открыла сумочку, достала пачку «Мальборо» и затянулась сигаретой. Она была слишком ответственным человеком, чтобы обкуривать дымом драгоценные страницы. С чтением придется немного повременить. Сузанна отпила из стакана. Из всех посетителей паба — три-четыре человека, не больше — она оказалась единственной, кто решил усесться за уличный столик. На другом торце щебеночной площадки находилась цементированная лунка для барбекю, испещренная ржавыми потеками. Конечно, дожди здесь не редкость, однако сегодня ей повезло с погодой. Сузанна бросила взгляд в ту сторону, где некогда располагался «Палас-отель», помпезное здание с высоким фронтоном и королевскими башенками. Ничего не дошло до наших дней; не сохранилось даже намека на существование гостиницы, где между этажами сновали лифты с привидениями, где собирались сверкающие толпы гостей и где произошли смерти, чей печальный мартиролог до сих пор требует своего объяснения.
Позади Сузанны, примерно в сотне ярдов, начиналась улица Роттен-роу, отходившая от Уэлд-роуд. Даже здесь чувствовалось присутствие особняка Сполдинга вместе с его призраком — на редкость сильное, контрастное ощущение, проявлявшееся зудом между лопаток, от которого никак не удавалось отделаться, сколько себя ни почесывай. Сузанна раздавила окурок в пепельнице и выдохнула дым в небо, с тоской думая о том, до чего же приятен вкус табака.