Но это были еще цветочки в сравнении с третьим происшествием, подлинной трагедией, которая заставила взглянуть на ситуацию под совсем иным углом. Причем дело происходило в присутствии моего отца, который заехал на верфь проинспектировать ход работ.
В тот день удаляли огрызок грот-мачты, ее коренной остов, который пронзал всю надстройку по центру палубы. Операция чем-то напоминала выдирание гнилого зуба, хотя сама по себе мачта была отнюдь не гнилой. Просто переломленной, не подлежавшей восстановлению, а посему ее требовалось демонтировать. Рабочие подогнали кран, который должен был выдернуть ненужный кругляш. На ствол завели стальные тросы-оттяжки, чтобы после извлечения это бревно не слишком опасно раскачивалось над палубой. Не хватало еще, чтобы мачта превратилась в своего рода таран и разнесла по щепкам то судно, на борту которого она столь долго и верно служила.
Каким-то образом один из этих тросов провис и обвился вокруг руки стропальщика на палубе. После чего, натянувшись вновь, он начисто отхватил ему руку с легкостью проволочного ножа, которым режут сыр. Прямо по бицепсу. Работу, конечно, тут же прекратили, вызвали «скорую», а в ожидании приезда санитаров принялись оказывать первую помощь. Фрэнк Хадли был образцовым работодателем, и два человека в бригаде знали все насчет неотложных мер и разных спасательных процедур, но человек с оторванной рукой продолжал корчиться на залитой кровью палубе, пока наконец не скончался от болевого шока по истечении пяти-шести минут адских мучений.
Исполнение заказа было приостановлено. И больше не возобновлялось. Отец обеспечил Хадли весьма выгодный контракт. А Хадли, как я уже упоминал, был скрупулезным работодателем и платил своим рабочим по очень конкурентным ставкам. Но после гибели рабочего на борту «Темного эха» никто не желал связываться с отцовской яхтой. Даже после того как Хадли лично взялся за швабру и отдраил палубу от крови стропальщика, а полицейские следователи убрали свои авторучки, взяв необходимые показания; даже после похорон, состоявшихся аж на восьмые сутки после инцидента, всеобщего энтузиазма вернуться к проекту не наблюдалось. Стояла последняя неделя февраля, и по всей Южной Англии хлестали рекордные дожди. Имелся водоотливной насос для поддержания дока сухим, пока в нем находилась инертная масса «Темного эха». Яхта вновь была окутана своим саваном, как если бы пребывала в торжественном и напыщенном трауре по самому свежему усопшему на ее борту. Ибо мне рассказали, что у него имелись предшественники — а также предшественницы, — по которым яхта, надо думать, некогда скорбела с точно такой же расчетливой и напускной благопристойностью. А может, все дело было просто в погоде, которая нагоняла на меня такую тоску, что, куда бы я ни бросил взгляд, все становилось столь же унылым и блеклым как и протекшая небесная твердь.
Я сидел с отцом в офисе Фрэнка Хадли. Сквозь окно за его спиной различалась брезентовая туша яхты, полуразмытая пеленой дождя. Как это обычно бывает, судоремонтный заводик находился в устье реки, на конце глубокого канала, откуда земснарядом выбрали ил, чтобы суда, над которыми Фрэнк работал, имели доступ к открытой воде. Во многих аспектах все напоминало верфь Буллена с Клоуром. В воздухе стоял такой же всепронизывающий соленый запах, а солнечный свет отличался той бледностью, какую можно встретить только на взморье. Это было точно такое же царство мокрой гальки, буксирных канатов, якорных цепей и швартовных палов с чугунными кольцами. Ну и разумеется, здесь опять чувствовалось присутствие «Темного эха».
Но в то же время и столь же существенным образом все пребывало в полном контрасте к «Буллену и Клоуру». Просторный офис Хадли был минималистской данью уважения хорошему вкусу и модернизму. В углу мягко бурчала автоматическая кофеварка. На стене — от нас слева, а от сидевшего к нам лицом Хадли справа — висел целый ряд жидкокристаллических мониторов. Все они демонстрировали одну и ту же вереницу изображений: ладью норвежских викингов, реконструированную в непростых ракурсах трехмерных компьютерных моделей. По истечении нескольких минут разглядывания всевозможные шпангоуты, рыбинсы и прочие элементы ее геометрии вполне могли бы сойти за репортаж с выставки абстрактного инсталляционного искусства.
— Мы строим целый флот для постановочного фильма, — пояснил Хадли. — Вернее, это зрителям покажется, будто они видят целый флот. На самом деле мы соберем только один корпус, но зато он будет абсолютно точной и плавающей копией. А остальное дополнится интерьерами, кое-какими особо проработанными сечениями и компьютерной графикой.