Он вновь сделал паузу, покачивая головой, вспоминая. Отец до сих пор скорбел по своей матери почти с той же болью, какую я испытывал по моей матушке. И сейчас — это я видел отчетливо — она царила в его сердце и мыслях.
— Конечно, эти магазины чем-то торговали. На колышках были развешаны цинковые корыта. Стояли ряды подержанных велосипедов. А в те дни, как ни удивительно, более всего из их товаров ценились книги. Пожалуй, это было в тысяча девятьсот шестьдесят третьем. Мне к тому времени исполнилось одиннадцать. Радио автоматически означало Би-би-си и являлось миром, который был мне незнаком и чужд. О том, чтобы купить телевизор, и речи не могло быть. Но я обожал книги. С поистине религиозной исступленностью ходил в районную библиотеку. Я жаждал знаний и новых ощущений. А библиотеки давали читать книги бесплатно.
Он обернулся ко мне — резко очерченный силуэт на фоне окна, чей свет окружал его седеющий венчик волос сияющим нимбом. Мой отец, миллионер-самоучка из трущоб, стоял, погрузившись в воспоминания.
— В тридцатые годы имелся такой педагог… Ты слышал про Артура Ми?
Я помотал головой. Это имя для меня ничего не значило.
— Ми составил детскую энциклопедию. К тому моменту, когда я на нее наткнулся, она успела устареть лет на тридцать. Но все равно для ребенка, которым я был тогда, ее страницы были полны экзотических и завораживающих картинок того мира, который я не просто хотел увидеть, а прямо-таки страстно алкал. Скажем, в одном томе имелась фотография гигантской секвойи с прорубленным прямо в середине ствола туннелем, где мог поместиться автомобиль. В другом томе некая отважная душа изобразила бурого медведя, поднявшегося на задние лапы и походившего на человека, но только ростом в двенадцать футов. В этих книгах я встретил гигантского марлина, турбины гидростанций, цунами, электронный микроскоп, Мальстрем и семь чудес Древнего мира. И однажды, рождественским утром тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, я проснулся и увидел, что мать принесла мне одиннадцать томов из двенадцати. Она нашла их на тележке уличного книгоноши возле Пикадилли, и потратила все те скудные деньги, что откладывала для меня по грошику.
Произносить такие слова его заставляла вина. Да он вообще был склонен к пошлому пафосу. Его мать, надорвав все силы, скончалась еще до того, как он сумел заработать состояние, которое сделало бы комфортными дни угасания ее старческого разума.
— Пойдем, Мартин.
Я отправился вслед за отцом. Он провел меня в библиотеку, где из ящика конторки извлек ключ и отпер им шкафчик-витрину. За дубовыми дверцами с резным стеклом я видел полки с энциклопедией Артура Ми, чье имя было вытеснено на синих, потертых матерчатых корешках.
— Отец, здесь все двенадцать.
Я затылком понял, что он кивнул. Затем он положил ладонь мне на плечо, даря утешение от чувства человеческого контакта, в котором сам же нуждался при любом упоминании о своей матери.
— Да, я разыскал и последний том. То же самое издание, тот же год. Мне хотелось иметь полный комплект.
Перед моими глазами стояло овеществленное образование моего отца. Здесь был его широкий мир, его переплетенные странствия, мечты и надежды, затянутые в синий дерматин. Пойди найди что тут сказать…
Он протянул руку, дернул за один из корешков. Том шесть. Отец положил книгу ребром на ладонь и позволил ей раскрыться самостоятельно. Я шагнул ближе, чтобы рассмотреть страницы.
И увидел яхту Гарри Сполдинга, запечатленную в момент, когда она огибала какой-то бакен в сияющих лучах солнца, чьи зайчики плясали на морской воде. Судно закладывало поворот под таким сумасшедшим углом, который придали ей невозможно тугие паруса, что в один и тот же миг этот маневр угрожал катастрофой и сулил ликующий восторг.