Женщина села, придерживая одеяло у подбородка одной рукой, а другой рукой убирая с глаз домашний чепец.
— Слушайся своего дяди, дитя. Корнуолл, он такой, — лунный свет на воде, видения в тумане. — Ее зрачки были белыми, в форме кольца в темноте, и блестели от страха и, как показалось Софи, настойчивостью. — Людям всегда видится то, чего на самом деле там нет. Возвращайся в постель и не обращай внимания на глупые ночные видения.
— О, но…
— Нет причин для беспокойства. Утром все будет в порядке, — тетя Луиза легла и повернулась лицом к стене, но легкая дрожь в ее голосе противоречила ее словам. — Теперь иди обратно в постель; будь послушной девочкой.
Софи постояла еще минуту, не в силах двинуться от возмущения и явного недоверия. Как она могла просто развернуться и пойти обратно в постель? Особенно тогда, когда заверения тети Луизы скорее напоминали предостережения?
Кто-то был обязан что-то сделать и быстро. Должна ли она попытаться разбудить кузена Доминика? О, он только сердито взглянет на нее так же, как делал с самого ее приезда сюда.
Вероятно, она не остановит корабль на пути, но она могла побежать в деревню и разбудить кого-то, кто зажег бы настоящие береговые огни маяка. Кинувшись на кухню, она подула на горячую золу в очаге, нашла горячий уголек и зажгла фонарь. Потом схватила плащ, висевший на крючке за дверью садового сарая, набросила его себе на плечи и выбежала к дороге.
Повторяющиеся рыдания все завлекали Чада еще на один холм, вокруг еще одного месторождения, но никогда не звучал близко. Все дальше и дальше отходил он от дороги.
Только он подумал, что ветер, вероятно, обманывал его, и что он должен вернуться к дороге, туман вокруг него сгустился, как кулак, и он оказался в пустоте, не понимая, в каком направлении следовать, ни имея никаких подсказок, даже насчет протяженности.
Звезды пропали, лунный свет потускнел, склоны поглотило бурлящее ничто. Воздух стал покалывающе ледяным, проникая под его одежду и пробирая до костей. Глубокий голос раздавался словно отовсюду. Принц взбрыкнул, споткнулся и стал на дыбы.
Только мастерство наездника не дало Чаду упасть. Он натянул поводья и напряг колени, наклонившись, чтобы прошептать ободряющие слова и успокоить животное. Лошадь вновь пошатнулась, когда из густого тумана появилось тонкое и бледное лицо, обрамленное гладкими прядями волос. Маленькая фигурка стояла на расстоянии выдоха, почти под бьющими копытами Принца. Чад испытал приступ тревоги, который почти выбил го из седла.
— Милосердный Христос, моя лошадь могла растоптать Вас, — его сердечный ритм замедлялся по мере того, как шок от почти случившегося несчастья проходил. Он стал направлять поводья, чтобы взять энергичное животное под контроль. — Вы могли погибнуть.
Лицо поднялось, чтобы взглянуть на него, и он содрогнулся при виде синих губ, впалых глаз и зазубренной раны у нее на лбу. Мокрые лохмотья, бывшие когда-то платьем, находились на изнуренном теле и источали мерзкий запах океанской воды. И более того. Некий неописуемый аромат, который напоминал разложение. Посмертное.
— Милосердный Иисус, — прошептал он. Отвращение лишило его тело остатков тепла. У него в голове билась только твердая уверенность в одном: это создание не могло быть живым. Никто из живых не мог представлять собой такое страшное зрелище.
Фигура приблизилась; ее безжизненные глаза смотрели на него пустым взглядом. Беззвучные слова сорвались с потрескавшихся губ. Несмотря на болезненный страх, который пробирал его внутренности, он склонился, пытаясь расслышать хриплый шепот, извергаемый в тумане.
Так много умерло. Убито из-за груза.
Он рывком выпрямился, когда снова испытал шок. Он не мог сделать вид, что не понимает, о чем идет речь.
Корабли потопили. Невинные жизни потеряны. Все ради прибыли.
Прибыли, которую он получал.
— Вы…Вы…умерли…из-за… — он стиснул зубы и попытался успокоить дрожь в конечностях. — Чего Вы от меня хотите?
— Она не может меня видеть. Не может меня слышать.
— Кто не может?
— Она одна. В смятении. В горе.
Порыв ветра прошел сквозь туман, разрывая его, словно клочки льна. Летя за потоками воздуха, сова спикировала вниз, ее одинокое уханье пронеслось над торфяником. Чад вздрогнул, и когда он посмотрел снова на то место, где стояла девушка, ее уже не было.
Она его потрясла. Сильно.
Груз. Люди умирают. Его горло сжалось настолько, что он почти задохнулся. Нет, он не мог делать вид, что не понимает. Не мог избавиться от чувства вины, которое появилось от ее слов. Действительно ли он видел призрак, или это его совесть проснулась, чтобы понукать его?
Он остро переживал эту правду в себе. Столько человек погибло. Погибло, если не от его руки, то при его попустительстве и из-за его надменности, которая поддерживала в нем убеждение всю его жизнь, что он всегда сможет выйти сухим из воды.
Он развернул Принца, собираясь вернуться назад на дорогу.
Вы обязаны помочь ей. Она не может меня видеть.
Принц напрягся, бродя в напряжении и панике кругами. Стараясь вернуть контроль, Чад осматривался в темноте. И снова зловоние соленого гниения наполнило его ноздри. Крик раздался в его ушах. С испуганным ржанием его лошадь встала на дыбы.
Он соскользнул назад, упал, перелетая над задней частью Принца. Казалось, он падал вечность, а потом его спина ударилась о землю. Удар потряс его, его кости затрещали.
Его сердце билось так, словно желало пробить его грудную клетку. Он поднялся на ноги и схватил уздечку.
— Спокойно, Принц. Все в порядке, мальчик.
Он поставил ногу в стремя. Когда он попытался запрыгнуть, то толчок в грудь столкнул его. Он попробовал снова, но еще один удар свалил его. Он ударился о землю, приступ боли от удара прошел по его спине и плечам.
Задыхаясь, в синяках, он сел и потер свою ноющую руку. Он потянулся здоровой рукой, схватил свисающее стремя и с его помощью поднялся на ноги. В вихрях тумана перед ним снова показалось ее лицо, ее пустой взгляд обвинял его, что было даже страшнее из-за полнейшего отсутствия выражения лица. Как будто его уже судили, осудили и приговорили.
Он с трудом раскрыл дрожащие губы.
— Скажите мне, что Вы хотите, чтобы я сделал?
Вместо ответа крутящаяся темнота поглотила его, забирая все мысли, все надежды. Сильнейшее давление наполнило его грудь. Боль и холод стали невыносимыми. Он открыл свой рот, вдыхая воздух, но ничего не вышло. Он умирал. Желал умереть. Молил о конце.
— Вы можете понять, что такое пытка?
Он открыл глаза и увидел, что стоит на коленях, прижав руки к голове. Боль отступила, превратилась в тупую пульсацию внутри него. Он опустил руки по бокам и поднялся на ноги.
— Ради Бога, вот значит, что такое умирать?
Маленький утонувший призрак парил в нескольких футах от него, окруженный массой жутких лиц, каждое из которых говорило о жестокой смерти в воде.
Для некоторых. Для меня. И для нее тоже.
— Тогда кем бы она не была, она тоже умерла? — он показал на лица, кружившие в тумане. — Она среди них?
Нет. Ее душа умирает.
— Я не понимаю. Пожалуйста…
Иди.
Повернувшись, она исчезла в завихрениях тумана. Другие призраки смотрели на него, обвиняя, он схватил поводья и поставил ногу в стремя. Как прежде, ударная сила не дала ему забраться в седло.
Пешком он последовал за маленьким призраком и его толпой неприятных приятелей через незнакомые окрестности. Он боролся с потребностью отступить, когда духи пересекали его путь, пока изможденные пальцы тянулись из темноты, чтобы тронуть его совесть. Когда шепот раздался у нее в ушах: Все мертвы…убиты ради груза.
Куда они его вели? В болото, на утес? Ослепленный ночью и туманом и своими волнующими страхами, он не мог узнать этого. У него не было выбора, но одно для него было сделать труднее всего в жизни: подчиниться чужой воле.
Появились прямоугольные очертания маленькой часовни, сероватые в темноте. Небольшой лес средних могильных камней, то тут, то там покрытых мхом, скопились в одной части церковного двора. Чад подошел к отверстию в окружающей стене, где раньше были ворота и, ведя Принца за собой, ступил во двор.