– Желтое, – задумчиво произнес он, не сводя глаз с платья, как будто задавался вопросом, что у меня под шубой.
Мое дыхание замедлилось.
– Тебе… нравится желтое?
Его пристальный взгляд поднялся, удерживая, давя, обжигая, крадя воздух из моих легких. Он так и не ответил, но что-то подсказало, что желтый ему нравился, так же как и мой неловкий русский.
Мы сели за столик в тускло освещенном углу, и разговор потек легко и непринужденно, чего не должно было быть с незнакомцем. Ронан спросил, училась ли я в колледже. В попытке не демонстрировать ему, насколько тривиальной была моя жизнь, я сменила тему и начала расспрашивать о нем. Я узнала, что фамилия у него – Марков, что у него есть брат, который живет в Нью-Йорке с беременной женой и маленькой дочерью. Ронан казался сентиментальным, когда говорил о них, и я еще больше отдалась в его руки. Скоро он сможет лепить меня, словно глину.
Он был обходителен и слегка неотесан, вытаскивая кубик льда из стакана водки за десять тысяч долларов и разгрызая его. Это только напомнило мне, как ощущались его губы на моих, как он грязно целовался и как не хотел трогать меня руками.
Сотовый в кармане моего платья непрерывно звонил. Когда я увидела на экране номер папы, телефон выскользнул из пальцев и с глухим стуком упал на стол, что, казалось, привлекло внимание всего зала.
Я наблюдала, как телефон жужжит и жужжит, сотрясая столовые приборы рядом, равно как и сердце у меня в груди. Я знала, что если отвечу на звонок, папа уговорит меня сесть на самолет домой. Я делала все, лишь бы он был счастлив, и зашла в этом так далеко, что готова была принять предложение руки и сердца от мужчины, которого даже не хотела, считая, что слова, сказанные шепотом в коридоре, померкнут, папа будет гордиться мной, и все будет хорошо.
Ронан приподнял бровь.
– Проблемы?
Я покачала головой, не желая делиться тем, что прячусь от отца и нанятой им няньки. У него уже были сомнения по поводу моего возраста. Дрожащей рукой я выключила телефон и положила обратно в карман. Мне всего-то нужна была неделя. Одна неделя никого не убьет.
Когда мы заканчивали обед, к столу подошел курильщик, питающий явное отвращение к американцам. Он не смотрел в мою сторону, но я кожей чувствовала его возбуждение. Грязные светлые волосы и расстегнутый пиджак, словно он только что трахался. Он был хорош собой в классическом смысле, хотя, вероятно, мог бы поработать над своей ксенофобией.
Он сказал Ронану несколько слов по-русски, слишком тихо, чтобы я могла расслышать. Ронан встал.
– Дай мне минутку, котенок.
Я кивнула и проследила, как он отошел в дальний конец зала. Этот человек был популярен.
Грязный блондин остался возле стола, засунув руки в карманы, и смотрел на меня так, словно я была букашкой, которую он хотел раздавить. «Убей их добротой» – таков был мой девиз. Ну… не всегда, но это был принцип, над которым я работала.
– Здравствуй, – с улыбкой сказала я. – Я Мила.
Мурашки побежали по коже, когда его взгляд прошелся по моему телу, а потом он с насмешливой улыбкой ответил:
– Костя. – Он пристально прищурился. – Может, он и покупает тебе модные штучки, но ты для него всего лишь еще одна шлюха.
Моя улыбка исчезла.
Никогда в жизни со мной так не разговаривали. Дома меня оскорбляли тонкими колкостями за спиной, а не грубостями в лицо. Этот человек даже не знал меня или того факта, что я все еще была девственницей, но слово «шлюха» ударило меня прямо в грудь.
И снова мне напомнили, что мне здесь не рады. Это заставило меня почувствовать себя изгоем, чем-то нелепым и неуместным. Неуместным как в Причалах, так и тут. Неприятие словно тиски сжало горло, пока на глазах не выступили слезы унижения. Костя выглядел мрачно довольным, когда одна слеза скатилась по моей щеке.
– Прошу прощения, – сказала я, схватив шубу со спинки дивана и надевая ее по пути к парадному входу. Когда я распахнула двери, кожу обласкал ледяной ветер. Альберт привычно стоял, прислонившись к машине у обочины, и курил сигарету. Он нахмурился, когда я подошла к нему. Я прислонилась к машине рядом с ним и вдохнула холодный промышленный запах города.
– У тебя все лицо в пятнах, – равнодушно сказал он, выпуская дым.
– Альберт, – вздохнула я, – иногда девушка не хочет знать правду. Точно так же, как, когда она спрашивает тебя, толстая ли у нее задница в этом платье, она не хочет услышать «да».
Он нахмурился.
– Кто-то сказал, что у тебя толстая задница?
Нет, меня всего лишь назвали «шлюхой».