— Как?
— Во снах.
И...
Конечно она ушла, как и сказала. Он не мог плакать, и он не мог увидеть ее, но все равно он отвел взгляд, и не заметил, как она, исчезая, осторожно проводит ладонью по животу, а по ее светящемуся лицу скользит легкая улыбка.
Его руки тряслись и он одевался медленно. Потребовалась вечность, чтобы застегнуть пуговицы на его мундире. Ему часто приходилось останавливаться и отдыхать, его дыхание сбивалось на хриплые одышливые всхлипы. Когда он закончил — он помедлил, глядя в зеркало и ужаснулся тому лицу, которое смотрело на него.
Лондо Моллари был стар. Нет, хуже того. Он был мертв. Он должен был быть мертв. Его смертная греза наступила и прошла, а он все еще был жив, пережив руки Г'Кара по какой—то случайности или насмешке судьбы, он должен был умереть. Они оба должны были умереть. Так ему грезилось.
Он понимал, что это должно было быть освобождением — знать, что он пережил то, что должно было стать его смертью, но он не чувствовал себя свободным. Пожалуй, это даже пугало. Когда он знал обстоятельства его смерти — он чувствовал себя почти бессмертным. Теперь же... теперь он болезненно осознал, насколько он был смертен.
Он мог бы стать последним. Это было даром его народа, грезы приносящие видения о том, когда они умрут, но этот дар уходил. Пророчиц сейчас совсем уже не стало. Телепатов было немного, и становилось все меньше. Кто—то, как его племянник Карн, Вир и прочие, никогда не видел смертной грезы. Как и Джорах, если уж на то пошло.
Он получил сообщение о смерти Карна в бою, и об отставке Джораха. Он не мог его винить и он его понимал. Казалось что все молодые умерли, и остались лишь старики, что озирались по сторонам погасшими глазами и спрашивали — куда же все ушли. Карн и приемыш Джораха, Линдисти... брак между ними, который когда—то обговорили они с Джорахом, много лет назад.
Он, наконец, отвернулся от зеркала, и он знал что должен сделать. Он откладывал это так долго, как мог, но больше это ждать не могло. Он обязан был нанести один, последний визит — его другу. Наверное, последнему другу, который у него остался.
Он шел нетвердыми, дрожащими шажками по коридорам его дворца, каждый уголок и каждый камень здесь был полон воспоминаний. Место, где умер Малачи, где он сражался с Картажьей, коридор, по которому он бежал после смерти Рифы, окно, в которое он смотрел на Теней и ворлонцев, сражавшихся в небесах, место, куда он убегал, когда был маленьким мальчиком, комната, где он узнал свой первый поцелуй...
Столько всего, что можно вспомнить и столько всего, что он предпочел бы забыть. И это все, что приносит тебе старость? Воспоминания — и ничего больше? Холод, озноб и великое множество сожалений?
Малачи. Он дал ему обещание, когда тот умирал. То обещание, как и множество других, осталось неисполненным.
Он шел дальше, опустив голову, молчаливый и хмурый, пока не пришел в сад, где сидел Г'Кар.
Нарн оправлялся от их схватки куда быстрее него; по крайней мере — в том, что касалось телесного здоровья. Нарны, как правило, были сильнее и выносливей центавриан, и сам Г'Кар был куда сильней и выносливее Лондо.
Но душа его была затуманена. Г'Кар редко заговаривал с окружающими, и почти не ел. Он выглядел сломленным, его глаз безучастно смотрели в никуда. С ним была девушка — его ученица, приемная дочь, или кем там она ему приходилась. Она была изящной — для нарнки, босонога, одета в белую с серым рясу, и несла шрамы от ее ранений со странным чувством гордости.
Позади них стоял одноглазый нарн, телохранитель Г'Кара. Та'Лон и сам был ужасно изуродован шрамами, а некоторые из тех шрамов были очень свежими. Никто не говорил что сталось с ним, когда безумие поглотило этот мир, но Лондо слышал слухи — про груды тел, про улицы, залитые кровью, про руки Та'Лона скрючившися как когти и про его безумный хохот. Даже во дворце слуги и дети со страхом рассказывали про одноглазого гиганта—нарна.
Впрочем, и у самого Г'Кара тоже был только один глаз.
Девушка заметила его и коротко улыбнулась. От этого ее лицо на миг стало прекрасным и совершенно детским. Она поднялась с каменной скамьи и коснулась руки Та'Лона. Они ушли вместе и молча.
Лондо подошел к его другу, к одному из самых старых его друзей. Тишина была полной и подавляющей, но он и не думал о том чтобы заговорить и нарушить ее.
Наконец, он протянул руку. Г'Кар поднял взгляд, и Лондо увидел в его единственном глазу смесь из жалости к себе, отвращения и ненависти к самому себе, которые наполняли пророка.
В конце концов, Г'Кар подался вперед и принял руку Лондо.
Лондо опустился на скамью и они вместе наслаждались покоем и тишиной сада.