Тихо насвистывая под нос, он направился в город, в ожидании того, что найдет там.
Старый воин вышел на свет солнца. Он знал — ему почти что пришло время умереть. Солнце не грело его кожу так, как раньше, оно не освещало его путь как прежде, оно не утешало его боль так, как когда–то.
Когда он был молодым, он сказал однажды женщине, что после стала его настоящей любовью, что худшая судьба, которую он может представить себе — это стать старым, слабым и немощным, с плотью отставшей от костей, с предавшими его мускулами, неспособным держать денн'бок, неспособным бежать, танцевать или сражаться.
Это были слова юнца. Старик, которым он стал, знал что на самом деле есть много худших вещей. Рикайджи испытала одну из них, умерев юной, прекрасной и так далеко от дома. Он выжил, и старость и слабость стали достойной ценой за то, чтобы видеть и знать вещи, которые он видел и знал теперь.
Парлэйн сложил руки на груди и закрыл глаза, глядя в небо, чувствуя легкое тепло солнечных лучей на лице.
Он заметил, что все чаще и чаще вспоминает те дни. Голгофа, в далеком уголке галактики. Те страшные дни, наполненные безумием и смертью; как он видел смерти лучших друзей, что у него были. Выжил только лишь он.
И он нашел что–то большее в пепле этой призрачной победы.
Он нашел жизнь.
Шестьдесят лет он не поднимал оружия в гневе. Он не сражался по–настоящему за свою жизнь все это время. Он потерял многое из мастерства и реакции, которыми прежде владел, и не только лишь по причине возраста.
Все это было платой, которую он был готов заплатить.
Он издалека услышал как она бежит, и улыбнулся. Его слух мог и не быть таким как прежде, но она еще не научилась быть скрытной. Тем не менее, он уважал ее упорство. Она была почти таким же способным учеником, каким он был в ее возрасте, а он был особенным; действительно особенным.
Это не было похвальбой старика, вспоминающего дни былой славы. Это была правда. Сын Дераннимер, Лорд Широхиды, последний настоящий воин, последний носящий шрамы морр'дэчай. Он все также носил эти шрамы, бледные и едва заметные на его обветренном лице. Морр'дэчай была запрещена Валеном, как и столь многое из старых времен и старых обычаев. Деленн однажды спросила его почему он носит их. Он отказался рассказывать. Она никогда не будет носить шрамы, и ей это никогда не понадобится.
Он открыл глаза, и стал смотреть как его внучка бежит по ветреной горной тропе к скромной часовне, которая была его домом почти шестьдесят лет. Он ясно видел ее — легконогую, двигающуюся с изяществом, хотя ее тяжелое дыхание и было отчетливо слышно даже здесь. Он улыбнулся. Она может быть грациозной, но у нее еще нет выносливости. Ему надо будет поработать с ней над этим. Бой не всегда выигрывается за считанные секунды. Настоящему воину выносливость нужна также, как и быстрота.
Ах, да. Больше ведь нет нужды в настоящих воинах. Война закончилась больше ста лет назад. Тысячелетие мира, как обещал Вален. Теперь воины не понадобятся еще очень долго, и даже тогда — теперь есть Рейнджеры.
Парлэйн много слышал о них. Несмотря на свое отшельничество, он узнавал про события в своем народе и у других столько, сколько мог. Он посещал город Мосейа по меньшей мере раз в месяц, частью за припасами, частью за обществом и сведениями. Там он как–то видел нескольких Рейнджеров — инструктор и несколько студентов. Он удержался от желания захохотать. Они выглядели такими юнцами, и при этом такими важными.
Они никогда не узнают войну такой, какой он знал ее, и точно уж не узнают войну такой, какой ее знали его родители. Рейнджеры сейчас в почете, но это не конец истории. Серый Совет был возглавлен Маннаманном, учеником Немейна, который служил Дераннимер всю его жизнь. Четверо из Серого Совета лично знали Дераннимер, а двое даже знали Валена. Память о Тенях ярко горела в них.
Но времена проходят и вещи изменяются. Тени будут забыты, на Рейнджеров станут смотреть как на излишние расходы, и Минбар станет слабеть. Угрозу будут помнить только ученые, фанатики...
... и те кто последует за ним.
Шестьдесят лет прошло. Почти треть того времени что отпущено ему и его наследникам. Парлэйн знал что он не проживет столько, чтобы увидеть конец этого времени, но доживет она, и ей надо будет принимать решения, которых не должен принимать никто.
Сто лет обещали ему. Генетическая линия Валена, линия к которой он не имел отношения. Его полу–брат Вашок сказал, что у него столько же общего с Валеном, сколько с маркабом или икарранцем, и это было правдой. Вашок считал это оскорблением, но Парлэйн счел это комплиментом. Он не был опозорен ни истинным отцом, ни тем, что тот делал.