Сумрак вздрогнул, довольный тем, что ему никогда не было нужды отправляться в столь рискованное путешествие. И всё же он не мог не завидовать тому, какие приключения выпали на долю его родителей в молодости. Ему было интересно, не выпадет ли что-нибудь подобное и на его долю.
— А завтра мы с Сильфидой сможем отправиться в экспедицию? — спросил он.
— Нет, конечно, — ответила мама. — Весь молодняк останется дома.
— Но… — начала было громко возражать Сильфида, однако мама просто резко хрюкнула, и Сильфида умолкла. Сумрак едва не захихикал, поражённый смелостью своей сестры. Вряд ли что-нибудь сможет долго сдерживать её.
— А теперь спать, — сказал Икарон.
Сумраку снилось, что он осматривал тело ящера, изучая массивные, лишённые оперения крылья. Он коснулся тугой кожи. На ощупь она была как его собственная.
Ящер вздрогнул и открыл глаз. Он повернул свою голову к Сумраку и обдал его своим дыханием.
— Даю тебе мои крылья, — сказал он.
Сумрак открыл глаза, ощущая одновременно тревогу и волнение. Он получил огромное удовольствие от мысли о том, что умеет летать. Но сны не были явью — это он знал достаточно хорошо. Сколько раз ему снилось, что он летал, но лишь для того, чтобы он проснулся, сидя на коре дерева? Он помнил слова мамы: он должен стараться быть похожим на других рукокрылов. Но был ли он на самом деле настолько похожим на них? Он вновь закрыл глаза, но заснуть уже не мог.
Судя по тишине, окутывающей дерево, у остальных членов колонии явно не было особых трудностей со сном, словно это была такая же ночь, как и все остальные, и словно они вовсе не слышали первый раз в своей жизни столь важного для себя рассказа.
Тихо, чтобы, чтобы не разбудить семью, Сумрак покинул место сна и пополз вниз по ветке, минуя гнёзда других спящих рукокрылов. Он сел на самом конце ветви, вблизи охотничьей присады своей семьи. Луна ещё не взошла, и поляна и окружающий её лес были скрыты обширной завесой тьмы. Внизу, почти над самой землёй, на нижних ветвях дерева висел, растянувшись, труп крылатого ящера.
Кетцаль — так отец назвал его. И он разговаривал с Сумраком, когда умирал.
Здесь, на ветке, он чувствовал себя балансирующим на самом краю ночи. Бесконечно глубокая, она раскинулась перед ним и под ним. Его никогда в жизни не пугала темнота. Он знал, что её боятся многие — не только молодняк, но и взрослые тоже. Они с радостью скрылись в своих гнёздах, когда настала ночь. Но по какой-то причине он сам никогда не чувствовал себя неловко, когда пробуждался ночью один, в компании только сверчков и звёзд.
В темноте сверкнул огонёк светлячка, и Сумрак инстинктивно испустил серию охотничьих щелчков.
Под его мысленным взором светлячок и его путь в воздухе замерцали, а потом…
От удивления у него перехватило дыхание.
Серебристый свет исходил от светлячка, словно рябь, расходящаяся по поверхности воды, являя целое созвездие других насекомых, а ещё дальше — густое сплетение ветвей на противоположной стороне поляны. Потом свет медленно померк, и Сумрак остался в наступившей черноте.
Как и все рукокрылы, он всегда пользовался охотничьими щелчками, чтобы определить местонахождение добычи.
Но он никогда не знал, что они могли освещать темноту. Ради эксперимента он послал вперёд другой поток щелчков. Его уши встали торчком и повернулись, чтобы поймать возвращающееся эхо. И снова внутри его головы мир выглядел гравированным на серебре. Полосами света на фоне неподвижности больших стволов и ветвей секвой проявились тысячи летающих насекомых. Все знали, что ночью бодрствовало очень много насекомых: ночных бабочек, жуков и комаров было так много, что ими можно было накормить целую колонию рукокрылов!
Мир вновь погрузился в темноту, и Сумрак сделал глубокий вдох.
Он умел видеть в темноте!
Почему никто не говорил ему об этом? Знает ли об этом Сильфида, просто держа это при себе? Он не хотел бы уступить ей в этом. Или, возможно, никто так и не осознал этого. Днём это было бы трудно заметить, потому что мир уже был освещён. А это было единственное время, когда они охотились и в той или иной степени пользовались своими щелчками.
Ему стало интересно, насколько далеко он мог так видеть. Он опустил голову вниз, в сторону секвойи, на которой висел мёртвый ящер. До него было далеко. Он испустил охотничьи щелчки. Эхо от них высветило ещё больше летающих насекомых, но на этот раз они рассеялись прежде, чем принесли ему хоть какой-то образ дальнего дерева. Оно, похоже, находилось вне его досягаемости. Тем не менее, он не был готов сдаваться. Он сделал вдох, раскрыл рот пошире и спел целую арию более сильных и долгих охотничьих щелчков.
На сей раз он даже не видел насекомых — лишь темноту. Но как раз в тот момент, когда он собирался отказаться от этой затеи, перед его внутренним взором расцвели нижние ветви секвойи. И там, возле ствола, он заметил голову и повисшее крыло ящера, озарённые светом эха.
Это было невероятно! Мало того, что он умел видеть в темноте — он ещё мог различать близкие и далёкие предметы: в быстром фонтане света, или в медленно затухающей вспышке, в зависимости от того, какого рода щелчки он испускал.
Он попробовал ещё раз, изучая очертания ящера.
— Сумрак?
Он вздрогнул от звуков голоса сестры рядом с собой. После яркого света его звуковых образов она выглядела тусклой в свете звёзд.
— Привет, — сказал он. — Тебе тоже не спится?
Она кивнула головой:
— А что ты делаешь?
— Просто смотрю по сторонам.
Она странно посмотрела на него:
— И куда ты смотришь? Темень вокруг — хоть глаз выколи.
Сумрак пришёл в восторг.
— А ты разве не знаешь? Ты и вправду не знаешь! Ты можешь пользоваться своими охотничьими щелчками!
— Чтобы видеть в темноте? — спросила она.
Он кивнул:
— Не знаю, почему они никогда не говорили нам. Это и вправду удивительная вещь. Попробуй. Ты сможешь увидеть это всё внутри своей головы.
Сильфида повернулась к полянке, и Сумрак увидел, как её горло и челюсть вибрировали, когда она испускала щелчки. Он с надеждой ожидал, когда она поднимет морду, озарённую восхищением.
— Ну, как? — спросил через некоторое время.
— Думаю, я видела одного или двух жучков.
— И всё?
— Да.
— Но там же сотни этих жучков!
— Возможно. Но я видела лишь нескольких, которые были достаточно близко ко мне.
— Попробуй снова. Ты можешь испускать более сильные щелчки.
— И как же я это сделаю? — громко поинтересовалась она.
— Тише ты! — шикнул он. — Ты же всех перебудишь!
— Не затыкай мне рот, Сумрак, — угрожающе прошептала она. — Мне уже слишком долго его затыкали.
— Прости меня. Хорошо, делай более сильные щелчки…
Как же он мог объяснить это? У него это выходило инстинктивно.
— … Просто сосредоточься на том, чтобы посылать свои щелчки дальше, с дополнительным импульсом в конце. Понимаешь меня? Давай, сделаем это вместе. Ах, да, и попробуй закрыть глаза. Тогда тебе будет легче сосредоточиться. Готова?
Сидя бок о бок с Сумраком, Сильфида прочистила горло и исторгла несколько охотничьих щелчков.
— Ничего, — сказала она после паузы. — Это что — шутка, что ли?
— И ты не видела деревьев на той стороне поляны?
— Нет. А ты видел, да?
Сумрак не знал, что и говорить.
— Расскажи мне, — настаивала Сильфида, выглядя почти рассерженной, — что ты видел?
— Всего лишь часть дерева.
— Врёшь. Что ещё?
— Ещё стволы и ветви, все серебристые, но очень чёткие. Мне были видны дырки от выпавших сучков и трещины в коре. Их листья мерцали — думаю, потому что ветер шевелил их. То, как они сияют и танцуют — прекрасное зрелище. А среди ветвей, словно метеоры, летает миллион насекомых, а дальше среди деревьев, всё словно светится и гудит — всё, что живёт и движется.