— Некоторые говорят, что он проклят.
— Что? — вскрикнул от удивления Сумрак.
Отец повернулся к нему, взглядом призывая соблюдать тишину.
— Они думают, что его заразил крылатый ящер, который умер у нас на поляне, — продолжала Нова. — Они говорят, что он каким-то образом подхватил болезнь от ящера. Это изменило его, и теперь он летает.
Сумрак вновь ощутил на себе сильную вонь последнего выдоха ящера. В его груди огнём разлилась паника. Это чем-то напоминало его сон. Он никогда не мог выбросить из головы мысль о том, что ящер так или иначе стал причиной появления у него новых способностей.
— Это, — с презрением произнёс Икарон, — чепуха и суеверия в самом худшем своём виде. Нет никакой заразы, никакой инфекции. От тебя, как от старейшины, я ожидал бы усилий по искоренению такого рода слухов, а не по распространению их.
— Возникнет недовольство, — пробормотала Нова.
— Ага! Вот теперь мы добрались до самой сути вопроса, — сказал Икарон. — Многие слишком торопятся примерить к себе способность к полёту. Вся поляна мелькала от их взмахов. Все эти вопли о неправильности происходящего рождены исключительно их неудачами.
— Как я вижу, ты не желаешь уступать в этом вопросе.
— Ни на шаг. У моего сына есть особый дар. Если он есть, зачем его стыдиться? Почему он не должен пользоваться им в собственных интересах?
— Это может быть в его интересах, но не в интересах нас всех, как единого целого, — сказала Нова. — Вот, о чём ты должен побеспокоиться в первую очередь.
Сумрака поражало, что у неё хватает сил говорить таким образом с его отцом. Он почти восхищался ею, потому что в своём воображении он едва смог бы даже просто пискнуть под прицелом столь сурового взгляда. Он видел, как у отца напряглись мускулы.
— Эта колония всегда была предметом моей главной и нежной заботы, — сказал Икарон. — И когда я увижу, что её благополучие действительно находится под угрозой, я буду действовать. Хочешь добавить что-то ещё к уже сказанному?
— Я всё сказала, — ответила Нова и начала карабкаться обратно на свой насест. Она была почти такой же старой, как отец Сумрака, и её лапы устали.
Пока впечатление от этого противоборства было свежо, Сумрак чувствовал себя изнурённым.
— С тобой всё в порядке? — спросила его мама, и он понял, что весь дрожит.
Он кивнул.
— Не поддавайся этой чепухе, — сказал отец. — Некоторые рукокрылы всегда с подозрением относятся к чему-то новому — и завидуют.
— Я боялась, что это случится, — сказала мать Сумрака.
— Я пытался не вставать ни у кого на пути, — сказал Сумрак. — И даже не летал вблизи птичьих гнёзд.
— Не думаю, что Нова говорила от имени кого-то иного, кроме самой себя, — ответил ему отец, — и, возможно, нескольких других недовольных рукокрылов.
— Кливер и Эол болтали об этом, — сказала Сильфида.
— Молодняк, который вряд ли умеет что-то ещё, — пренебрежительно сказал Икарон. — Я ничего не слышал от семей Барата и Сола. Всё хорошо, Сумрак.
— Ладно, — ответил он, уверенно кивнув. Но он видел, что его мать волновалась, и вовсе не ощущал уверенности. Он хотел летать. Он любил это. Но он не хотел быть отщепенцем. И конечно, несмотря на слова его родителей, где-то должен быть кто-нибудь ещё, похожий на него.
На следующее утро Сумрак вернулся на Верхний Предел, чтобы наблюдать за птицами. Ему по-прежнему нужно было многое узнать о полёте. Он был особенно недоволен своей техникой посадки, и надеялся, что птицы смогут его чему-то научить.
Он только что пронаблюдал, как одна птица села на соседнее дерево, и ожидал, когда она снова взлетит, но в это время у него возникло странное чувство, что наблюдают за ним самим. Он взглянул вдоль ветки, ожидая увидеть Сильфиду, или, возможно, Кливера или Эола, шпионящих за ним. Сумрак знал, что они провели много времени на Верхнем Пределе, затевая свои бесконечные состязания в охоте. Но не было ни единого признака их присутствия. Шерсть на его загривке встала дыбом. Он запрокинул голову назад и увидел, что прямо над ним, на расстоянии двух футов, на соседнюю ветку забралась птица. Сумрак даже не слышал, как она прилетела.
Она очень внимательно разглядывала его, поворачивая голову резкими короткими рывками, словно изучая его под всеми возможными углами зрения. Её клюв был слегка зазубрен по краю, словно в напоминание о некогда росших в нём зубах.
Сумрак отодвинулся назад, чтобы ему было проще разглядеть её. Птица перепорхнула, но не взлетела. Она продолжила разглядывать его смелыми чёрными глазами. Сумрак расстроился. Он никогда не был так близко к птице, и, конечно же, ни разу не встречал такую, которая проявляла интерес к нему самому.
— Почему ты таращишься на меня? — спросил он.
— А почему ты таращишься на нас? — парировала птица; в её голосе слышалась странная мелодичная трель.
— Я хочу увидеть, как ты летаешь, — ответил Сумрак.
— Ну, а я хочу увидеть, как летаешь ты, — сказала птица. — Ты — это тот самый, кто умеет летать, правильно?
— Да, — он не видел смысла в том, чтобы отрицать это, поскольку новости о его полёте явно добрались и до территории птиц. Он завидовал этим существам и восхищался ими всю свою жизнь, но никогда не предполагал, что однажды станет говорить с одним из них. Он подозревал, что это вообще не разрешалось. Потом ему нужно будет спросить об этом у Папы.
— Все о тебе говорят, — продолжала птица.
— И что же они говорят? — Сумраку захотелось это знать.
— Им это не нравится. Они думают, что это нелепо. Я тоже хотел посмотреть. Это выглядит невозможным. У тебя даже нет перьев на крыльях.
— Чтобы летать, перья не нужны, — сказал Сумрак. — Да и крылья тоже. У меня есть паруса.
— По мне, они похожи на крылья.
— Мы их называет по-другому.
— У тебя есть имя? — спросила птица.
— Конечно, есть! А у тебя?
— Несомненно. Просто я не был уверен, утруждаете ли вы себя заботой давать имена друг другу. На мой взгляд, вы все выглядите довольно похожими.
Сумрак был возмущен. Ему всегда говорили, что птицы были грубыми и надменными существами, и теперь он понимал, почему.
— Ну, наверное, вы все тоже выглядите одинаковыми на наш взгляд.
— Какая чушь! — сказала птица.
Какое-то мгновение они оба молчали.
— Меня зовут Терикс, — сказала затем птица, добавив к этому трель, которую Сумрак воспринял как знак примирения.
— Я Сумрак. А ты птица-он, или птица-она?
— «Он»! — сказал Терикс, раздражённо дёрнув головой. — Это же очевидно!
— И из-за чего же это очевидно?
— Просто послушай мой голос!
Терикс издал короткую трель, и хотя она звучала очень приятно, Сумрак не знал, звучала ли она как у самца, или как у самки.
— Просто тон голоса несколько ниже, чем у самок, — услужливо подсказал Терикс. — И мелодия попроще.
Сумрак кивнул с таким видом, словно ему всё было совершенно ясно.
— Ну, а мне, со своей стороны, не легче узнать, какого пола ты, — сообщил ему Терикс.
— Мужского, — сказал Сумрак.
— Приму твои слова как данность, — ответил Терикс.
— А каков твой возраст? — спросил Сумрак.
— Четыре месяца. А твой?
— Почти восемь.
— Интересно, что птицы взрослеют быстрее, — заметил Терикс.
— Правда? — спросил Сумрак.
— О, да! Я уже почти полностью вырос. Но, похоже, тебе пока ещё есть, куда расти.
Сумрак чувствовал, что ему следует возразить, но предположил, что птица была права. Он ещё далеко не сравнялся в размерах со своим отцом. Однако его несколько раздражало то, что Терикс уже был гораздо крупнее его.
Сумрак огляделся, надеясь, что никто из его колонии не мог услышать их разговор. Ему не хотелось наживать себе неприятностей — хотя ему никогда не говорили, что это было не по правилам. Но в любом случае, Терикс не выглядел опасным, и они оба находились на собственных территориях. Никто не нарушал границ. Сам по себе Терикс выглядел довольно красиво. У него были ярко-жёлтая грудь, белое горло и серая голова. Сумрак поймал себя на том, что его выражение несколько сбивало его с толку: это была словно маска, а всю живость ему придавали ясные глаза.