Впереди была поляна, залитая лунным светом. Запах усилился, и Хищнозуб стал двигаться с большей осторожностью, зная, что даже прикосновение листьев к его шерсти могло бы насторожить других существ. Он понюхал, лизнув воздух языком, и нашёл источник запаха.
На краю поляны с секвойи безжизненно свисало огромное крыло. Оно казалось настолько неуместным в этом лесу, что Хищнозубу пришлось смотреть на него несколько секунд просто для того, чтобы удостовериться, что оно действительно там было. Это было крыло кетцаля. Он затаился в низкорослом кустарнике, чирикнув своим Рыщущим, чтобы те сделали то же самое. Он подкрался на брюхе, чтобы разглядеть получше, и увидел очерченную лунным светом костлявую голову кетцаля, разложившуюся до голого черепа; глазные яблоки давно уже подъели насекомые. Хищнозуб медленно прополз вперёд. Всё мясо на теле ящера давно уже было объедено. Оставались лишь перепончатые крылья и хрящи, которые гнили и распространяли вонь, приманившую сюда Хищнозуба.
Он взглянул на другой край поляны, на массивную секвойю. Он никогда раньше не видел дерева с таким толстым стволом. Его взгляд поднялся выше. Даже ветви были огромными, особенно в средней части ствола дерева. А если бы луна не светила так ярко, он, вероятно, никогда не разглядел бы ещё кое-что: сотни тёмных маленьких силуэтов, забившихся в ниши вдоль боков могучих ветвей. Один из силуэтов встряхнулся во сне, на миг раскрыв паруса.
Хищнозуб издал низкий щебет, и к нему подкралась Миацида.
— Рукокрылы, — шепнул он ей.
Его слюнные железы зудели, когда слюна засочилась по его коренным зубам, приводя их в готовность для разрывания плоти. Это было всё, что он мог сделать, чтобы удержать себя от подъёма на дерево, но он был знаком с этими существами и знал, что им нужен план, если его Рыщущие хотят добиться успеха на этой охоте.
Он прошептал свои указания в ухо Миациде.
Её губы задрались, и он смог увидеть, как влажно заблестели её зубы.
— Хорошо, — сказала она.
Сумрак летел к секвойе со всей скоростью, которую смог выжать из своих уставших мускулов.
Облака поползли через диск луны, и он испугался, что не сможет найти путь к дому. Но затем он увидел одиночное дерево, возвышающееся над прочими, сверкая призрачным серебристым блеском, и уже знал, что это должна быть его секвойя. Самая высокая в лесу — именно поэтому его отец выбрал её. Он был уже близко, и видел открытую поляну. Сложив свои паруса, он устремился туда.
Он боялся, что может вернуться прямо в разгар резни, но вокруг всё было тихо, и он помчался по спирали сквозь могучие ветви к гнезду своей семьи. Импульсы эхо-сигналов показывали ему лишь рукокрылов, спящих, забившись в трещины в коре. Он уже думал, что должен поднять всех сигналом тревоги, когда окажется достаточно близко, но теперь ощущал неуверенность. Всё казалось таким нормальным. Хотелось ли ему поднимать панику? Всё, что он видел — только следы. Как он может утверждать, что их оставили фелиды?
По крайней мере, сначала ему нужно было разбудить отца, вне всяких сомнений. Он сел рядом с их гнездом — лёгкие горели от одышки. Сейчас облака заслонили луну и звёзды, и было очень темно. Он поспешил к Икарону и стал тормошить его голову, подёрнутую сединой.
— Папа? Папа?
На мгновение близость его родителей, их запахи и знакомая кора под когтями заставили его страхи казаться смешными. Отец вздрогнул и открыл глаза.
— Сумрак, что стряслось?
— Кто-то перебрался на остров, — задыхаясь, проговорил он.
— Где ты был?
— Я был у перешейка.
— Ты летал? — спросила мама, проснувшись.
Сумрак огляделся и увидел, что теперь проснулась и Сильфида: она моргала и выглядела несколько изумлённой.
— Что такое? — спросила она.
— Я видел следы на песке, — сказал Сумрак. — Много следов.
— Опиши их, — попросил отец.
Сумрак сделал это и увидел, как родители обменялись взглядами.
— Птица забила Сумраку голову всякой чушью о нападении фелид.
— Ты никогда не рассказывал мне об этом ни слова, — сказала Мама.
— Не видел в этом нужды. Птица просто пыталась устроить неприятности.
— Сумрак уже говорил с птицами? — спросила Сильфида.
— Ты не должен был уходить один ночью, — начала ругать Сумрака мама. — И ты знаешь, что не должен летать! Что тебе рассказала эта птица?
— Птица заявляла, — нарочито спокойно объяснил Икарон, — что группа фелид разбойничала на материке, нападая на птиц и зверей.
— Так те следы, что я видел — это следы фелид? — спросил Сумрак.
— Возможно, — сказал Икарон, — но я убеждён, что нет никаких причин для тревоги.
— Фелиды всегда были мирными существами, — добавила Мистраль, но
Сумраку подумалось, что в её голосе звучало волнение.
— Утром я сообщу старейшинам, — сказал Икарон. — Мы должны дать знать каждому, что на острове могут быть фелиды. Здесь мы жили под защитой, и я не хочу, чтобы кто-то из наших семей был напуган.
С нижних ветвей донёсся пронзительный вопль рукокрыла. Что-то мелькнуло около ствола. Прежде, чем это исчезло выше на дереве, Сумрак разглядел удлинённое тело и хвост.
— На секвойе кто-то есть! — закричал голос.
— Не бойтесь! — Сумрак слышал, как кричал его отец. — Эти звери — друзья, и они не причинят вам вреда.
Второе существо запрыгнуло на их ветку возле ствола, и Сумрак замер на месте. Животное остановилось лишь на долю секунды — лишь для того, чтобы повернуть притупленную морду прямо к Сумраку. В его глазах вспыхнул свет, и Сильфида закричала. Потом оно присело и пропало, запрыгнув на верхнюю ветку.
— Папа? — дрожащим голосом спросила Сильфида. — Это фелиды?
— Да, — ответил Икарон.
— Что они делают? — выдохнула Мама; её голос был напряжён.
— Я поговорю с ними, — сказал Икарон, — всё в порядке.
Мимо прошмыгнул третий фелид, а секундой позже — четвёртый. Наверху всё громче слышался хор криков удивления и тревоги. Сумрак дрожал так сильно, что боялся свалиться с ветки.
— Кто это такие? — кричал кто-то наверху.
— Берегись!
— Куда он делся?
— Не вижу!
— Он идёт сюда!
— Прыгай!
Затем послышались вопли — ужасные, пронзительные звуки, которые звери испускают лишь, находясь в опасности или чувствуя ужасную боль. Сумрак глядел на отца, надеясь получить совершенно невероятное объяснение. Яростное рычание слышалось во тьме.
Фелиды охотились.
Волна шума нарастала и приближалась. Когти свирепо царапали кору; родители выкрикивали имена детей. Со стороны поляны Сумрак слышал шуршание парусов, наполнявшихся воздухом, когда рукокрылы вслепую прыгали в темноту, пытаясь спастись. Его ноздри дёрнулись, а глаза увлажнились, когда в воздухе разлился густой запах, источаемый фелидами, охваченными безумием.
Отец что-то кричал ему, но Сумрак едва мог его расслышать, потому что тот кричал издалека.
— Сумрак, Сильфида, будьте готовы прыгать!
На их ветку около самого ствола запрыгнул фелид, но на сей раз он не стал уходить. Он был длиннотелым и ловким, вдвое крупнее их отца, с серым туловищем, покрытым чёрными пятнами, и с длинным хвостом, по которому тянулись белые полосы. Остроконечные уши были отогнуты назад и прижаты к блестящей от пота шерсти на голове. Его челюсти казались маленькими до тех пор, пока не раскрылись — они оказались огромными и по краю были усажены зубами — тонкими и острыми спереди, и более толстыми в глубине рта.
— Сумрак! — закричала мать, но он был не в силах отвернуться.
— Папа, идём! — завопил он отцу.
— Уходи, Сумрак! — велел Икарон.
Сумрак в страхе наблюдал, как его отец поднялся на задних лапах и раскинул паруса; казалось, он стал вдвое крупнее.
— Прекратите это! — проревел он, обращаясь к фелиду. — Мы союзники! Это должно прекратиться!