— Мир не выглядит таким уж безопасным, — ответил Икарон. — Прежние союзники просто убили почти сорок членов моей колонии.
— Возможно, если бы вы не скрывались на острове, изолированные и всеми забытые, вы не были бы так уязвимы! Они охотились на вас, потому что думали, что вас никто никогда бы не заметил!
— Он, что, говорит, что мы заслужили того, чтобы нас всех вырезали? — сердито шепнул Сумрак Сильфиде.
— Вроде того, — пробормотала она.
— Сможем ли мы когда-нибудь пригласить вас в нашу колонию? — спросил Гирокус с пугающим спокойствием. — Кто поручится за то, что вы не бросите нас опять, когда нам в очередной раз будет нужна помощь?
— Наш молодняк не играл никакой роли в принятии нами решения выйти из Договора, — настаивала Нова. — Не наказывайте их за наше решение.
— Вне всяких сомнений, все поколения молодняка были взращены на ваших извращённых принципах, — презрительно сказал Гирокус. — Вы все прогнили изнутри.
— И вы отвернётесь от нас в наши трудные времена? — спросил Барат.
Гирокус секунду промолчал.
— Я не настолько злобен, — сказал он. — Но, если я должен буду принять вас в нашу колонию, вы должны будете отказаться от своего прошлого, и лишь тогда я пойму, что вы заслуживаете доверия.
— Хочешь ли ты, чтобы я признал, что был неправ? — спокойно спросил Икарон.
— Это простой и единственно верный поступок, — ответил Гирокус, и дружеская теплота отчасти вернулась к нему. — Друг мой, ты явно очень преданно заботишься о своей колонии, и это превосходное качество для предводителя. Сейчас ты должен позаботиться о них, дав им новый дом, безопасный приют. Присоединяйся к нам. Но перед этим скажи мне и всем собравшимся, что ты сожалеешь о своём вероломном решении выйти из Договора, и тогда я буду знать, что могу доверять тебе.
— Просто сделай это, — выдохнула Сильфида.
Сумрак мог ощутить отчаяние, исходившее от её шерсти, словно пар от нагретой коры.
— Я не сделаю этого, — сказал Икарон. — Не могу.
Сумрак ощутил сильнейший прилив гордости.
— Тогда и я ничем не могу вам помочь, — ответил Гирокус, и в его голосе зазвучал гнев. — Отправляйтесь своей дорогой. Уходите подальше. Ни одна колония рукокрылов не примет вас, едва лишь они узнают, кто вы такие и что вы сделали. Я уверен в этом. Вы сами сделали из себя беженцев.
— Это несправедливо! — воскликнула Нова, и Сумрак вначале подумал, что её возмущение было адресовано Гирокусу. Но она обернулась к Икарону. — Ты обрекаешь всех нас на милость судьбы из-за своих дурацких идеалов.
— Это не дурацкие идеалы, — сердито сказал Сол. — И они есть не только у Икарона. Я разделяю их. Барат разделяет их. И ещё когда-то они были дороги и тебе самой.
— Нам предлагали дом! — ответила Нова.
— Чужой дом нам не нужен, — сказал Икарон. — Мы будем искать свой собственный.
Он повернулся к Гирокусу:
— Благодарю за то, что приютили нас. Мы отправляемся своей дорогой прямо сейчас.
Хищнозуб наблюдал, как Патриофелис и его сорок пять солдат выдвигались к песчаному перешейку. Ему стало интересно, как они повели бы себя в бою. Они были сильны, но никогда не охотились; их никогда не рвали. Хотели бы они нападать на представителей собственного вида и убивать их? И ровно такие же вопросы возникли у него в отношении собственного клана.
Когорты Патриофелиса достигли острова и рассредоточились по пляжу, перекрывая перешеек. Глаза Хищнозуба задержались на Пантере. Она даже не взглянула ему в глаза. Её присутствие рядом с ними явно указывало на то, что она не ощущала верности по отношению к нему, однако он по-прежнему был рад её видеть.
— Хищнозуб, — сказал Патриофелис. — Вот, значит, куда ты сбежал…
— Мы никуда не сбегали, — ответил Хищнозуб. — Мы ищем себе новую родину.
Патриофелис, похоже, подсчитывал ряды его сторонников.
— А где Миацида? — спросил он.
— Мертва.
Хищнозуб услыхал удивлённое поскуливание в рядах своего клана.
— Что с ней случилось? — спросил Катцен.
Хищнозуб не обратил на него внимания: его глаза, прищуренные в ненависти, буравили старого вождя.
— Мертва! — Патриофелис повторил это громко, чтобы было слышно всем. — Какой же это позор — потерять одну из самых сильных среди вас. Какую же рискованную жизнь вы себе выбрали. Но в одном ты был прав, Хищнозуб. Мир меняется и становится всё опаснее. Ходят слухи, что с востока идут новые существа, и никто не знает, будут ли они друзьями или врагами. Птицы тоже становятся всё агрессивнее, без сомнения, из-за того, что вы разоряете их гнёзда. Мы, звери, должны оставаться едиными. А ты, к сожалению, стал опасной помехой для любого нового союза. Мы не позволим тебе вывести наш мир из равновесия.
— Мы не совершали никакого преступления, — ответил Хищнозуб. — Мы едим, как и любое другое существо, просто наша добыча не такая, как ваша. Кто скажет, правильно это, или нет? Наш вкус к мясу — столь же естественная вещь, как ваша любовь к личинкам или семенам.
— Довольно таких разговоров, — презрительно сказал Патриофелис. — Я пришёл сюда, чтобы предложить вам последний шанс на амнистию.
Он обратился к фелидам, стоящим за Хищнозубом:
— Те из вас, кто выбирает возвращение к Рыщущим, пусть выходят вперёд. Ещё не слишком поздно. Всё будет забыто и прощено, и мы сможем продолжать жить в гармонии с другими зверями.
— Он просит вас уйти от самих себя, — сказал Хищнозуб своим фелидам. — Он просит, чтобы вы оказались от своих естественных пристрастий в еде. Будете ли вы довольными, служа такому вождю?
— Моё предложение касается и тебя, Хищнозуб.
Хищнозуб угрожающе взревел и увидел, что Патриофелис и его когорты вздрогнули.
— Я отклоняю твоё предложение!
— Очень жаль, — сказал старый фелид, — потому что альтернатива ему гораздо менее приятна. Если ты упорствуешь в своём отвратительном образе жизни, этот остров станет твоим домом на всю оставшуюся жизнь. Звери не позволят тебе бродить по свету и убивать. Ты сослан сюда, Хищнозуб. Ты и весь твой клан отщепенцев.
Всего лишь несколькими часами ранее перспектива жизни на острове не казалась бы такой страшной. Теперь же, когда внезапно объявились хищные птицы, такое наказание было подобно смертному приговору.
— Мы не будем связаны следованием вашим законам, — прошипел Хищнозуб.
— Мы будем следить за островом. Любой, чья лапа ступит на материк, будет убит.
— И ты стал бы убивать сородичей-фелид, Патриофелис?
— Да, чтобы предотвратить ещё большее количество убийств.
— Сомневаюсь, что это верное решения, — сказал он насмешливо.
— Это неблагоразумно, — сказал Патриофелис. — А сейчас, кто из вас желает отказаться от своих прошлых преступлений и вернуться в свой настоящий клан? Выходите сюда!
Хищнозуб разглядывал членов своего клана. Из-за деревьев за их спиной он услышал мрачное уханье и ответный крик. Катцен украдкой глянул на него, а затем быстро шагнул к Патриофелису.
— Хорошо, Катцен, ты сделал мудрый выбор. Есть ли ещё желающие?
К удивлению и позору Хищнозуба ещё пятеро из его фелид перешли на другую сторону.
— Как же редеют ваши ряды, — заметил Патриофелис.
Хищнозуб смотрел на Пантеру, которая по-прежнему не хотела глядеть ему в глаза. Свет дня разгорался всё ярче, и морская вода нетерпеливо лизала песчаный перешеек.
— Самое лучшее, что я могу пожелать всем остальным из вас, — сказал Партиофелис, многозначительно глядя на Хищнозуба, — это быстрой смерти.
Огромная тень упала на старого вождя фелид, а в следующую секунду оперённые крылья накрыли его голову и тело. Ужасный вопль вырвался у Патриофелиса, когда он дёргался и извивался, пытаясь сбросить с себя хищника. Но Хищнозубу были знакомы и эти когти, и то, как глубоко они вонзаются, а хватка у птицы была крепкой.
Пантера подскочила к боку своего вождя, вцепилась зубами в хвост хищника и потянула. Птица повернула голову почти на пол-оборота и сделала выпад крючковатым клювом. Пантера отскочила назад, когда хищник поднял Патриофелиса над землёй и полетел в лес.