И внезапно все деревья вокруг них наполнились множеством этих существ, появившихся, словно из ниоткуда, рядами усеявших все ветви и глядящих на рукокрылов. Они совсем не казались агрессивными, а лишь любопытными, но Сумрак не мог не заметить, что его колония была полностью окружена.
— Это бегущие-по-деревьям, — сказал ему отец, а затем выкрикнул слова приветствия.
Одно из этих проворных существ соскочило с ветки и нетерпеливо подбежало к Икарону. Последовал обычный ритуал любезного обнюхивания.
— Я Адапис, — сказал бегущий-по-деревьям. — Добро пожаловать в наш дом.
— Спасибо. Я Икарон, предводитель этой колонии.
Бегущий-по-деревьям с интересом разглядывал рану на плече Икарона, и явно был сильно взволнован её состоянием.
— В неё попала инфекция. Но я могу излечить её. Позволите?
Не дожидаясь ответа, он обернулся к нескольким другим бегущим-по-деревьям, которые сидели ближе всех:
— Соберите ингредиенты! Здесь необходимо лечение.
— Ты очень любезен, — сказал Икарон.
Сумрак не знал, как это существо, возможно, смогло бы вылечить рану у Папы. Раны либо залечивались сами собой, либо уже не залечивались. Всё, что можно было сделать — это держать их в чистоте. Но что сверх того мог сделать этот бегущий-по-деревьям? Но Папа, похоже, верил его словам.
— Пожалуйста, скажи своей колонии, что они могут охотиться здесь, сколько душе угодно, — сказал Адапис. — Думаю, вы увидите, что у нас полно съедобных насекомых.
В течение нескольких минут вернулись другие бегущие-по-деревьям; в их пальцах были зажаты кусочки коры и листьев.
Сильфида села рядом с Сумраком.
— Что тут происходит? — прошептала она.
— Они говорят, что могут излечить рану Папы.
Он с изумлением наблюдал, как Адапис взял тонкий кусочек коры обеими руками и мелко порвал его. Его пять тонких пальцев были удивительно ловкими. Сумрак никогда не видел ни одного животного, которое держит или рвёт что-нибудь так легко. Адапис сунул кору себе в рот и разжевал, и одновременно собрал высушенные листья, измельчил их и насыпал маленькой кучкой. Затем он выплюнул кору на листовую пыль, своими ловкими пальцами смешал всё это вместе и сгрёб обратно в рот, чтобы снова быстро пережевать. Когда все приготовления закончились, Адапис шагнул ближе к Икарону и начал выплёвывать зелёную пасту на его рану.
— Думаешь, это действительно может помочь? — испуганно шепнула Сумраку Сильфида.
Сумрака передёрнуло. Зелёная слизь, стекающая изо рта у Адаписа, выглядела очень похожей на тот мерзкий гной, который уже сочился вокруг раны Папы.
— Не волнуйся, — сказал Адапис после осмотра раны. — Паста будет бороться с инфекцией и поможет глубокой ране заживать быстрее. Ты должен довериться нам. Мы многое знаем о том, что могут сделать растения.
— Это уже начало успокаивать, — сказал Икарон, закрыв глаза и вздохнув.
— На закате мы снова очистим рану и дадим ещё снадобья.
— Спасибо, Адапис, — ответил Икарон.
— И что важнее всего, тебе нужен отдых. Ты и твоя колония — вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите.
Проведя много дней лицом к лицу со своими страхами, Сумрак почувствовал трепет облегчения и благодарности.
Папа быстро заснул. Обычно он никогда не спал днём, и Сумрак понял, насколько сильно он утомлялся и болел в последние дни, заставляя себя двигаться вперёд.
— Давай, поохотимся, — предложила Сильфида.
Сумрак был голоден, но ощущал странную нервозность, покидая Папу. Всю свою жизнь он полагал, что заботливые глаза отца всегда будут приглядывать за ним, чтобы убедиться, что ему ничего не угрожает — и колонии тоже. Но сейчас эти глаза были закрыты, и он выглядел таким уязвимым, что Сумрак чувствовал, что должен был приглядывать за ним.
— Он останется здесь же, когда мы вернемся, — сказала Сильфида. — Идём же.
Сумрак сказал себе, что совершает глупый поступок, но неохотно последовал за ней.
Охота была превосходной. Во всяком случае, насекомых было даже больше, чем на острове, и не требовалось особых усилий, чтобы их поймать. Казалось, что у здешних козявок было мало опыта встреч с воздушными хищниками.
Конечно, бегущие-по-деревьям явно не питались ими, предпочитая плоды и семена, которые росли на деревьях, а особенно — личинок и корни, которые они выкапывали из земли своими ловкими руками. Похоже, они действительно обладали большими знаниями обо всех растениях в своём лесу, и Сумрак видел, как они смешивают их и пережёвывают в пасту, прежде чем съесть. Он даже слегка побаивался их. Только представить себе — как знать всё это; только представить себе, что можно что-то делать собственными руками.
Он взглянул на Сильфиду. Было так хорошо, когда она парила рядом. Он тосковал без неё.
— Почему ты так долго сторонилась меня? — спросил он её, когда они лезли вверх по стволу.
— Не знаю, — она промолчала. — Я сердилась на Папу за то, что он не разрешил нам остаться с Гирокусом. А потом мне было так тяжело видеть его таким слабым и слабеющим всё больше и больше. Я не хотела этого видеть. Я боялась, что он собирался умирать.
Когти её задних лап царапнули по коре, и Сумрак понял, что она дрожит. Он поднялся к ней и прижался мордой к её щеке и плечу.
— Теперь всё в порядке, — сказал он. — Они его подлечат.
Её голос был таким тихим, что он едва мог расслышать:
— Хочу, чтобы Мама вернулась.
Это были всего лишь четыре слова, но они тоже заставили Сумрака заплакать. Он прикладывал все усилия для того, чтобы держать под замком свои мысли о ней, потому что они лишь причиняли ему боль — самую настоящую физическую боль в его теле, напоминая о том, что он никогда больше не сядет у неё под боком.
— Я их ненавижу, — яростным голосом сказала Сильфида, — этих фелид. Они отняли у нас всё.
— Мы найдём новый дом, — ответил Сумрак.
— Я не хочу себе другой дом, — сказала она, — я хочу вернуть наш старый.
— Однажды так и будет.
— Я хочу, чтобы всё снова было, как раньше.
— Я тоже.
Он привык к тому, что она открыто выражает гнев, но не свою неприкрытую печаль, и это вызвало у него сильнейшее желание исправить порядок вещей — и столь же сильнейшее расстройство из-за того, что он был не в силах этого сделать.
Сильфида сделала глубокий вдох и продолжила лезть вверх, явно не желая больше говорить об этом. Сумрак полез за ней, и вдруг заметил, что с ветки наверху за ними с наивным любопытством наблюдали три молодых бегущих-по-деревьям. Один из них приветствовал их и представился как Ходок. Сумрак был рад возможности поговорить с ними. Они выглядели настолько доброжелательно, что его природная стеснительность практически полностью испарилась.
— Я бы очень хотел уметь планировать по воздуху, — сказал Ходок.
Сумрак усмехнулся.
— А я бы очень хотел, чтобы у меня были руки, как у тебя.
— Правда? — спросил Ходок и осмотрел свою левую руку так, словно никогда раньше её не видел.
— Вы можете очень хорошо держать предметы, — сказал Сумрак. — Это должно быть очень полезным умением.
— Думаю, что да. Но вы умеете парить в воздухе. А это почти так же хорошо, как настоящий полёт.
Сумрак бросил быстрый взгляд на Сильфиду, чтобы убедиться в том, что она не собирается сболтнуть, что он и вправду умеет летать.
— А можно, я посмотрю ваши крылья? — вежливо попросил Ходок.
— Паруса, — поправила его Сильфида. — А вы что, раньше никогда не видели рукокрылов?
— Может быть, и было разок, — неопределённо ответил Ходок. — Но я не думаю, что они надолго задержались тут.
Сумрак любезно расправил свои паруса. Ходок с большим интересом изучил выпуклости его руки и пальцев на их нижней стороне.
— Они похожи на руки, — взволнованно сказал Ходок, — но только с очень длинными пальцами и кожей между ними.
Он поглядел сначала на Сильфиду, а потом опять на Сумрака.