Если я это сделаю, будет только хуже.
Треск.
В следующий раз, когда я просыпаюсь, я весь в холодном поту, и мое тело дрожит, затянувшиеся образы моего кошмара отказываются покидать мой мозг, боль от них смешивается с очень реальной агонией, которая все еще прожигает каждый дюйм моего тела.
Я понятия не имею, что случилось со мной за то время, пока я был без сознания, но более чем очевидно, что кто-то или несколько человек немного повеселились.
У меня есть хорошая подсказка относительно того, кто бы это мог быть. Но, честно говоря, за эти годы я применил свой безмолвный метод пыток к более чем нескольким достойным людям, так что на самом деле это могло быть несколько человек.
На этот раз в комнате воцаряется тишина, и я рискую открыть оба глаза в попытке оценить ситуацию.
Мне еще предстоит оказаться в месте, из которого я не смог сбежать. Но я не идиот, я знаю, что я не гребаный Гудини. В какой-то момент моей удаче придет конец, и как бы мне ни хотелось верить в то, что я сейчас жив, а не похоронен под этим зданием, как, я уверен, многие другие, это означает, что мне повезло, хотя я сомневаюсь, что мои пленители позволят мне долго так думать.
У меня кружится голова, когда я открываю глаза, от слепящего света они сразу же слезятся, так что все вокруг меня расплывается. Мой желудок переворачивается, желчь поднимается к горлу, делая мой рот еще более отвратительным, чем он уже был после того, как я так долго был без сознания.
Делая глубокий вдох, я снова на мгновение закрываю глаза, умоляя свое тело подчиниться. Мне это нужно, черт возьми, если мы собираемся найти выход из этого.
Калли.
Образ ее, сидящей на пляже в бикини, легкий ветерок развевает ее темные волосы, а ее кожа сверкает под теплым солнцем, всплывает в моем воображении.
Нужда переполняет мои вены.
Черт. Мне нужно убираться отсюда и вернуться к моей девочке.
Мои глаза снова открываются, во мне горит решимость сделать то, что мне нужно.
Я осматриваю грязные стены. Их покрывают темные пятна, которые я узнаю, потому что я наносил подобные много-много раз за последние несколько лет. Зловоние тоже знакомое. Только обычно я не тот, кто гноится в запахе смерти, обычно я тот, кто ее вызывает.
О, как изменились обстоятельства, Николас Деймос.
Уничижительный тон моего дедушки наполняет мои уши, и дрожь страха пробегает по позвоночнику. Но я никогда не поддавался этому тогда, и, конечно, не собираюсь делать этого и сейчас.
Комнату освещает один-единственный прожектор, но он направлен не на меня. Вместо этого меня, к счастью, оставили в темном углу, пока все внимание сосредоточено на ком-то другом.
Мои мышцы ноют, когда я поднимаю голову с твердой поверхности, к которой меня привязали, чтобы выяснить, с кем я здесь нахожусь.
Мое сердце учащенно бьется, яд и необходимость сделать что-нибудь, чтобы защитить моих парней, переполняют меня, когда мои глаза сужаются при виде открывшегося передо мной зрелища.
С крюка в потолке свисает мужское тело, веревочные крепления врезаются в запястья, из-за чего по рукам стекает кровь.
Его тело покрыто рубцами, порезами и ушибами. Кто бы это ни был, они действительно устроили ему настоящий ад.
Тем не менее, он жив.
Его поверхностное дыхание заполняет тишину, и, если я действительно сосредоточусь на нем, я могу видеть, как поднимаются и опускаются его плечи, которые, как я могу только предположить, невыносимо болят из-за его травм.
Внезапно откуда-то позади меня раздается жужжание, и порыв ледяного воздуха обдувает мое скользкое от пота тело.
Сильная дрожь пробегает по моему позвоночнику, и когда я смотрю на себя, я обнаруживаю, что на мне только мои боксеры. Мое тело, хотя и лучше, чем у парня, висящего на потолке, знавало лучшие дни. Неудивительно, что все так чертовски болит.
Хотя нет ничего такого, с чем я не мог бы справиться. Я бы прошел через ад, если бы это вернуло меня к моей девушке. И что-то подсказывает мне, что выбраться из этого места будет сродни этому.
Боль в шее от того, что я держу голову высоко, в конце концов берет надо мной верх, и у меня нет выбора, кроме как откинуться назад, когда холод от вентилятора проникает сквозь мою кожу.
Через несколько минут запускается другой, но я не чувствую его.
Мой приятель по камере, конечно, знает, и я вздрагиваю, когда он внезапно кричит: «Вы, ублюдки. Вы умрете за это».