Все думают, что я всего лишь хладнокровный монстр, и в большинстве случаев я буду носить этот значок с гордостью. Это то, за что я заслуживаю уважения, причина, по которой любой, у кого есть хоть капля мозгов, боится меня в этом городе. Хотя что-то подсказывает мне, что этим итальянцам действительно насрать. А почему они должны? Пока я привязан к кровати, я вряд ли представляю для них гребаную угрозу. Тем более, что я понятия не имею, знает ли кто-нибудь вообще, что я здесь.
Они все могли бы быть дома, оплакивая — возможно — потерю меня. И все же я здесь, отчаянно нуждаюсь в том, чтобы они сражались за меня.
Они могут в любую минуту выломать дверь, ворваться сюда, захватить наших похитителей и вытащить нас. Я не сомневаюсь, что они могли бы это сделать.
Но сначала им нужно узнать. И пока я здесь, у меня нет ни малейшего гребаного понятия о том, как я могу убедиться, что они знают, что я жив, что они знают, что нужно идти и искать меня где угодно, но не среди всех этих развалин.
— Ах. — Боль в его крике вызывает дрожь у меня по спине и ускоряет пульс.
По боли, которая пронизывает каждый дюйм моего тела, и по крови, покрывающей мою кожу, очевидно, что они немного повеселились со мной. Но это, должно быть, было детской забавой по сравнению с тем, что они делают с тем парнем.
Я вздрагиваю, когда один из мужчин поднимает биту, которая стояла в углу, и бьет ею парня по ребрам, не оставляя у меня сомнений в том, что прямо сейчас сломалось не мало костей.
Хруст вызывает тошноту, и он действует на меня так, как я никогда раньше не испытывал. Желчь поднимается к моему горлу, обжигая, пока отвратительный вкус не заполняет рот.
У меня нет выбора, кроме как выложить это, и в тот момент, когда я это делаю, все взгляды обращаются на меня.
Я все еще чувствую тяжесть невысказанных угроз в их глазах. Но я отказываюсь съеживаться, умолять их оставить меня в покое.
Во-первых, я знаю, что этого никогда не случится. Эти люди — солдаты, и их послали сюда с одной миссией. Ничто не помешает им выполнять приказы. Я должен знать — я один из них.
— Похоже, твой друг только что снял тебя с крючка, — язвительно замечает один из них, глядя избитому и сломленному парню прямо в глаза.
Единственный звук, который он издает, — это болезненное хныканье, когда двое мужчин протягивают руки и отцепляют его от потолка.
Я могу только представить, как сильно болят его руки и плечи прямо сейчас. Насколько я знаю, он был там с тех пор, как нас впервые привели сюда… часы… дни… черт знает сколько времени назад.
Он пытается бороться с болью, я чувствую это глубоко в своей душе, но, когда один из мужчин опускает его руки перед собой, растягивая мышцы в противоположную сторону от того, как они, вероятно, срослись, а это бесполезно, и его крик агонии разрывает воздух.
Я вздрагиваю, чувствуя это почти так же остро, как и он.
Я понятия не имею, кто он такой, но между ними есть какая-то глубоко укоренившаяся связь. Связь, которую я даже не могу объяснить. Но, тем не менее, она есть.
И всего несколько секунд спустя я узнаю почему.
Двое мужчин, держащих его, наконец поворачивают его ко мне.
У меня пересыхает во рту, и все мое тело напрягается от осознания.
Черт возьми.
Мои глаза сканируют его лицо, его едва узнаваемое лицо, и мое сердце уходит в пятки.
Нет.
Его страдальческий взгляд встречается с моим. Но я не вижу никакого шока, который пошатнул бы мои обычно очень прочные устои.
Он знал, что я здесь.
Мои глаза следят за их движениями, удерживая его крепко в надежде, что он найдет что-то, что придаст ему немного силы в моих глазах. Черт знает, что ему это чертовски нужно прямо сейчас.
Они швыряют его в угол комнаты, и он приземляется со стоном боли, прежде чем свернуться в клубок.
К моему удивлению, они позволяют ему это сделать, но не раньше, чем хватаются за цепи, прикрепленные к стене, и надевают наручники на его запястья и лодыжки, чтобы он никуда не ходил.
Мое сердце учащенно бьется, когда я наблюдаю за каждым их движением, потому что я знаю, что произойдет дальше.
Они идут за мной.
Они сломали одну из своих маленьких игрушек. Теперь пришло время взяться за другую.
Как будто они могут слышать мои мысли, все трое обмениваются взглядами, прежде чем повернуться ко мне.
Я даже не вздрагиваю, когда они смотрят на меня с чистой ненавистью.
Я прищуриваюсь, глядя на них.
Давайте, ублюдки.
Потребуется намного больше, чтобы сломить меня. И я безумно взволнован, понаблюдать за их попытками.