Но она всегда говорила: езжай прямо домой — и почти всегда добавляла: и ни в коем случае ни с кем не разговаривай по дороге.
Симона сказала: я поеду прямо домой.
После того как в школе прозвенел последний звонок, Симона достала фотоаппарат из шкафчика, где она спряла его утром. Она осторожно засунула его в школьный портфель, между учебниками с домашним заданием. Нужно было решить несколько задач по математике — домашние задания по математике всегда были просто тошнотворными, — и еще нужно было выучить стихотворение, что было довольно здорово, если удавалось придумывать в уме картинки, соответствующие словам.
Она подождала, пока большинство ушло вперед, чтобы никто не ехал и не шел рядом с ней, а затем помчалась что есть сил к Мортмэйн-хаусу.
Даже с дороги она ощущала темноту Мортмэйна. Она остановилась и долго смотрела вверх на черные каменные стены. Смогу ли я сделать это? Смогу ли подняться туда и сфотографировать это неприятный, уродливый старый дом? Пройти по извилистой тропинке с деревьями по обеим сторонами, к центральной двери, и внутрь, в комнаты?.. Была ли она сейчас там, эта девочка, которая, похоже, жила в прошлом и которая знала о людях со свиными глазами и игре про танец повешенного? Неважно, где и когда она жила, как она смогла залезть в голову Симоне и рассказать ей все эти вещи? Я не понимаю ничего из этого, подумала Симона. Я понимаю, что мне страшно, но это какой-то приятный страх. Я хочу знать, что все это значит.
Она завела свой велосипед в подлесок, чтобы его не было видно, но замкнула маленький висячий замок на колесах, чтобы если его заметят, то не смогли украсть. Она оставила свой школьный портфель, потому что вряд ли кто-нибудь стал бы красть учебники по математике, а если бы кто-то и украл, то на здоровье, но взяла фотоаппарат, потому что это была основная причина ее прихода.
Было без десяти четыре, и мама ожидала ее дома около пяти, что означало, что у нее есть сорок пять минут. Она глубоко вздохнула и начала подниматься по склону к дому; фотоаппарат в кожаном футляре висел у нее на плече.
Яркое солнце позднего лета производило странное впечатление. Симона всегда думала, что Мортмэйн — это место темноты и жутких теней, как в ночных кошмарах. Она всегда видела его в своем сознании в оттенках черного и серого цветов, как на старых фотографиях, так что было немного странно видеть его в дневном свете; вообще-то она уже почти задумалась, не попадали она в один из плохих снов, не заметив этого.
Между тем она прошла половину пути, и деревья становились реже, так что она уже могла вполне ясно разглядеть дом. Он выглядел кривым: левая сторона была в порядке, а другая просела, словно получив откуда-то ужасный удар, и крыша была с вмятинами, так что с этого угла дом выглядел как сгорбленный великан, ползущий по склону на четвереньках. Симона с сомнением оглядела его, а затем расстегнула футляр фотоаппарата и сняла затвор. Фокусируя камеру, она почувствовала себя лучше: возникло ощущение, словно она контролирует Мортмэйн, а не наоборот. Она попробовала разные ракурсы, а затем сделала множество быстрых снимков.
Хватит изображений снаружи. Она действительно собирается зайти внутрь и попытаться сфотографировать девочку? Сейчас, будучи здесь, она не была уверена, что сможет это сделать. Там может быть что угодно. Маленькие зверьки с когтистыми лапами и длинными тонкими хвостами. Ужасные старые бродяги — да, мама говорила, что туда приходят бродяги. Или цыгане, или даже…
Или даже привидения.
Привидения.
В ту же минуту она увидела какое-то быстрое движение дальше на дороге, неясный проблеск яркого цвета — что-то вишнево-красное на фоне блеклых каменных стен Мортмэйна. Симона моргнула и взглянула на солнце: оно уже стояло низко, позднее летнее солнце, которое во время заката иногда окрашивало вполне обычные вещи в раскаленный красный цвет. Затем она снова посмотрела на Мортмэйн, на чахлую траву и толстые старые деревья за ним. Но нигде ничего не шевелилось. Воображение. Или, может быть, там было животное, которое при ее приближении испугалось и убежало. Нет, не похоже, оно было слишком большим. Она снова оглянулась вокруг. Может быть, там кто-то прячется и наблюдает за ней? Цыган? Но цыгане обычно ходят толпами, и у них есть рыбаки, и дети, и пестрые шатры, и они очень шумят. Бродяга тогда? Но бродяги не бегают так быстро и стремительно.
А затем это показалось снова, неожиданное мгновенное движение, как будто кто-то — или что-то? — обогнул угол здания и скрылся из виду. Что бы это ни было, оно двигалось так быстро, что его форму трудно было различить, но в этот раз Симоне показалось, этот кто-то бежал, пригнувшись к земле, немного криво, вскинув одну руку.