Беван не был так уверен, что Грейсток хранит какую-то тайну, что бы там ни имел в виду Стоункрафт. При этом он не понимал, как Грейстока можно доставить в Америку так быстро, как хотел его начальник. Немецкие подводные лодки все еще топили суда, пересекающие Атлантику от Старого Света до Нового Света и наоборот.
С другой стороны, немцы, похоже, очень скоро потерпят поражение, хотя уверенности в этом не было. Их боевой дух и находчивость были потрясающими.
Беван ничего не сказал о своих сомнениях. Он хотел сохранить свою чрезвычайно высокооплачиваемую работу.
На следующий день Тарзан почувствовал себя намного лучше. Ближе к вечеру он мог вставать и довольно шустрым шагом мерить палатку. Он делал это хорошо, хотя должен был таскать кожаный мешок с железным шаром весом двадцать пять фунтов на цепи. Другой конец цепи был прикован к кольцу вокруг правой лодыжки Тарзана. Между кольцом и кожей была тонкая ткань, пропитанная маслом, чтобы предотвратить раздражение. Тарзан провел в оковах весь день. Ночью его привязывали к кровати. Цепь была достаточно длинной, чтобы дотянуться от прикованной лодыжки до места прямо под кроватью. Два аскари всегда были с ним рядом и начеку.
Если в первый день своего плена Тарзан испытывал слишком сильную боль, чтобы двигаться, то теперь он был почти таким же гибким, как резина. Однако у него часто кружилась голова, хотя теперь он правильно проходил тест на зрение пальцем. Пусть Хелмсон поверит, что он выздоравливает, но все же не до конца.
Хелмсон удивлялся быстрому выздоровлению человека-обезьяны. Но человек-обезьяна всегда имел эту способность, он не знал, как это объяснить. Какой бы ни была причина, он редко болел. Когда он заболевал, то быстро выздоравливал.
Хелмсон был счастлив, потому что он мог доставить заказчикам пленника много раньше, чем он ожидал. И уже на начальном этапе пути Тарзан мог ходить, не было нужды нести его на носилках.
— Гиря на ноге не сильно замедлит тебя, — сказал Хелмсон. — Но теперь тебе не подняться на деревья. А если и влезешь, вряд ли сумеешь скакать по веткам… Ты попался! Никуда не денешься!
Тарзан никогда не хвастался, если это не помогало ему достичь определенных целей. Вот и сейчас, он не сказал Хелмсону, сколько раз, спасался из, казалось бы, совершенно безвыходных ловушек.
Вместо этого он стал расспрашивать Хелмсона о его личной жизни, его родителях, его детстве, его образовании, его браке… Он делал это потому, что ему было любопытно, и он надеялся, что этот человек может раскрыть что-то — какую-то черту характера или недостаток, — которые могут помочь Тарзану освободиться.
Хелмсон, однако, отказался говорить о себе. Это очень удивило человека-обезьяну. Почти все люди любили говорить о себе.
Возможно, этот человек знал, что задумал Тарзан. Если так, его будет не легко обмануть.
До рассвета охотники разбили лагерь. Они собирались вернуться по тропе, ведущей в Итури. Человек-обезьяна, с ядром на ноге, шел посередине колонны. Два аскари, вооруженные винтовками, конвоировали его сзади. Двое шли перед ним. Рядом был аскари с большой сетью. Он набросит ее на Тарзана, если тот попытается сбежать в лес.
Тарзан не отчаивался, хотя, по логике вещей, у него были на то веские причины. Тем не менее он очень разозлился. Эти люди отнимали у него драгоценное время. Возможно, им даже удастся сорвать его поиски Джейн.
Но постепенно Тарзан остыл. Ярость и фантазии о мести ничуть не помогали ему. Он должен был придумать какой-нибудь способ сбежать, обдумать все возможные способы. Если физические методы не будут работать, возможно, психологические методы сработают или комбинация того и другого.
Насколько Тарзан знал, Хелмсон даже не подозревал, что бен-гоутор существует.
Прошел час, все было спокойно. Это был тип дождевого леса, относительно свободного от зарослей на земле. Плотный навес переплетенных ветвей делал лес прохладным и сумрачным. Он напоминал собор с огромными стволами — колоннами и высоким зеленым потолком. И этот собор наполняло зеленое сияние, переходящее вдали в зеленый же сумрак.
Тарзан ощущал огромное удовольствие, находясь в этом месте. Но чернокожие охотники были по-прежнему напуганы. Им мерещились призраки, скользящие в сумраке и меняющие форму. Для белых не было никакой возможности заверить черных в том, что все это иллюзия, не более существенная или опасная, чем те миражи, которые появлялись в мерцающей жаре — искаженном отражении далеких мест и существ. Чернокожие оставались при своём мнении.