— Мангани.
— Но по происхождению ты — человек. Ты не стал бы вести себя излишне жестоко. Но в нашем случае шансы были высоки, хотя некоторые из нас или все мы могли умереть, пытаясь поймать тебя…
— Знаю, — согласился Тарзан. — Но как Хелмсон обнаружил меня?
— Хелмсон узнал, где тебя видели в последний раз, и что ты шел по следу своей жены и ее похитителей. Британская разведка знала это. Некий офицер, майор Капелл из Второго Родезийского, рассказал тебе, где твоя жена. Итак, мы наняли несколько ндеси в качестве следопытов. Они знали тебя, потому что ты расспрашивал их о своей жене и немецких солдатах… Кроме того, мы наняли несколько сэрба аскари, потому что ты обыскал две деревни сэрба. И мы наняли несколько вамабо, потому что они считаются самыми сильными и самыми стойкими носильщиками во всей Африке. Думаю, что Хелмсон получил какую-то информацию от своего работодателя, а работодатель каким-то образом получил информацию от немецкой секретной службы.
— Богатый американец должен был быть очень могущественным, чтобы получить такую информацию от немецкой секретной службы… — протянул Тарзан. — В конце концов, Соединенные Штаты ведут войну против Германии.
— Деньги могут сделать почти все.
Тарзан поморщился от отвращения.
— Но как тебе удалось найти мой след? Конечно, это не случайно.
— Ты расспрашивал пигмеев о своей жене. И Хелмсон расспрашивал их о твоей жене и о тебе. Но я думаю…
Тарзан размышлял несколько секунд… Две недели назад он в последний раз разговаривал с пигмеями. Хелмсон никак не мог его найти, кроме как случайно. Но Тарзан не верил, что Хелмсон мог просто наткнуться на его невидимый след.
С другой стороны…
— Тенга рассказал мне, что сафари не пошло по кратчайшему пути к Итури. Вы пошли на север и остановились у деревни ашеки, Хелмсон исчез на некоторое время, а затем вернулся. Что ты знаешь об этом?
— Ничего, абсолютно ничего. Клянусь!
Тарзан снова заговорил резко.
— Ты начал говорить, что думаешь… потом остановился. Что ты собирался сказать?
Митчелл замялся.
— У Хелмсона есть что-то… Не знаю… Какой-то метод, какое-то устройство… Я не понимаю, как это может быть… Что-то, что может уловить твой запах или увидеть твой след.
— Узнаю у Хелмсона, — сказал Тарзан.
Увидев, как напряглось лицо Тарзана, слыша мрачный голос, Митчелл не сомневался, что Тарзан имел в виду именно то, что он сказал.
Тарзан внезапно встал. Митчелл почувствовал облегчение, когда нож убрали от его яремной вены, но он знал, что ему все еще очень угрожает опасность.
— Я говорил тебе… — Тарзан замолчал, поднял руку, приказывая замолчать. Он отвернулся от Митчелла.
Именно тогда Митчелл почувствовал странный и сильный запах. Это была нечеловеческая вонь. Он поднялся на ноги, развернулся, закричал, снова развернулся и бросился в том же направлении, что и Тарзан. Но человек-обезьяна исчез.
«Тот, кто убегает от Смерти, иногда сталкивается со Смертью». Так гласит поговорка вазири.
Митчелл споткнулся и упал с сука. Крича, он перевернулся в воздухе. Он увидел несущуюся навстречу землю. Он упал. Молния пронзила его кости. Затем окружающий мир растворился во мраке небытия.
ГЛАВА 4
Тарзан ощутил незнакомый запах. Короткие волосы на его шее сразу же встали дыбом. По телу бежали мурашки тревоги. Внутри кричали родовые голоса, побуждая его бежать и найти убежище, из которого он мог наблюдать, затаившись, неизвестную опасность.
Поэтому, вместо того чтобы стоять на своем и идти навстречу мерзкому зловонию, он осторожно направился в обход. Так сделал бы любой зверь, который хотел выжить.
Если бы Митчелл был другом, Тарзан остался бы защищать его, независимо от того, что его инстинкты приказывали ему делать. Но Митчелл был врагом, и защищать его не было необходимости. Митчелл знал недостаточно о мотивах человека или людей, которые отдавали приказы Хелмсону.
Тем не менее, когда Тарзан, укрывшийся в массе лиан и алых цветов в сорока футах над суком, где он оставил Митчелла, услышал его предсмертный крик, он почувствовал приступ раскаяния. Это чувство — результат этического образования, которое он получил от своих знакомых. Его французские и английские друзья и его жена американского происхождения сумели несколько «цивилизовать» его. Но он чувствовал сожаление, а не вину.