В дверях стоит Юлиан.
— Что ты делаешь тут, снаружи? — интересуется он.
Я подпускаю в свой взгляд искорку удовольствия, словно его появление не напугало меня, а, напротив, обрадовало. Потом вновь отворачиваюсь, чтобы собраться с мыслями. Для начала я поглубже запрятываю свои истинные чувства и помыслы, потому что Юлиан — без сомнения, самый добрый среди д'Альбрэ — далеко не дурак. И до сих пор ему неплохо удавалось читать в моей душе.
— Наблюдала за разгромом, — отвечаю я наконец, и голос звучит так, будто я только что не мурлычу от возбуждения.
Спасибо и на том, что Юлиан обнаружил меня уже после того, как я предупредила Исмэй!
Он присоединяется ко мне у парапета. Стоит так близко, что мы соприкасаемся локтями. Бросает на меня косой взгляд, полный невольного восхищения:
— Тебе захотелось на это смотреть?
Я презрительно закатываю глаза:
— Да какая разница? Птичка-то упорхнула!
Юлиан переводит взгляд с меня на побоище внизу:
— Так герцогиня бежала?
— Боюсь, так и есть.
Он вновь быстро взглядывает на меня, но к моему лицу накрепко прилипло презрительное выражение. Это мой щит.
— Он не слишком обрадуется, — говорит Юлиан.
— Не то слово! А отдуваться будем мы все. — Я словно бы только сейчас замечаю, что он одет не для битвы. — Погоди, а почему ты не за стенами, как все?
— Мне приказали остаться.
Я вновь ощущаю судорогу страха. Неужто д'Альбрэ решил приставить ко мне личного соглядатая?
Юлиан подает мне руку:
— Мы должны спуститься в большой зал прежде него…
Я улыбаюсь — так, чтобы на щеках появились ямочки, — беру его под руку и устраиваюсь поближе, этак уютно, чтобы его рука почти — но все-таки не вполне — коснулась моей груди. Хотя бы такая власть над ним у меня есть: я по чуть-чуть выдаю ему свою женскую благосклонность, чтобы он не испытывал желания распускать руки.
Когда мы уже подходим к двери, ведущей внутрь башни, Юлиан оглядывается на зубчатый парапет. Потом его непроницаемый взгляд обращается на меня.
— Я никому не скажу, что ты поднималась сюда.
С напускным безразличием пожимаю плечами, думая при этом: как бы не потребовал платы за свою доброту!
И что я не прыгнула вниз, пока была такая возможность?
ГЛАВА 2
Я поспеваю за Юлианом, не позволяя своему рассудку заигрываться со всякими возможностями одна другой гаже. Я высоко несу голову, стараясь, чтобы презрение к окружающим ясно читалось у меня на лице. Правду сказать, для этого особенно и притворяться не надо. Я в самом деле ни во что не ставлю почти всех здешних обитателей — от придворных прихвостней д'Альбрэ до бесхребетных бретонских вельмож, не посмевших воспротивиться, когда он расположился в замке их герцогини. Лизоблюды! Лакеи! Это самое мягкое, что о них можно сказать!
Юлиан слегка медлит перед дверями главного зала, пропуская вперед стайку слуг. Мы входим непосредственно за ними, питая некоторую надежду, что наше появление пройдет незамеченным. Я про себя радуюсь его обещанию сохранить мой секрет, но мысль о том, какой награды он может потребовать, все-таки беспокоит меня.
В самом зале туда и сюда снуют молчаливые слуги. Они разносят большие бутыли вина, подкладывают дрова в очаг — в общем, пытаются предвосхитить любые хозяйские пожелания, зная, что в ином случае их отругают, а то и вовсе накажут за нерасторопность. Люди более высокого положения группками распределились по залу, опасливо переговариваясь вполголоса. Все уже знают, что вылазка д'Альбрэ окончилась неудачей и вернется он, скажем так, вовсе не триумфатором.
Среди присутствующих только у одного человека недостает здравого смысла проявить осторожность. Это записной олух — маршал Рье. Он расхаживает взад и вперед возле камина и громко жалуется мадам Динан на д'Альбрэ, который-де порушил его честь, устроив засаду ровно тогда, когда он, Рье, выехал под флагом перемирия. Да уж, кому рассуждать о чести, как не ему. Он ведь был личным наставником и телохранителем герцогини, до того самого дня, когда надумал предать ее и объединиться с д'Альбрэ, — полагал, что их совокупное могущество сломит волю юной правительницы, убедив ее, что выбора нет, кроме как делать то, что им будет угодно.
То-то она их всех удивила!
С внутреннего двора доносится гулкий топот копыт. Это возвращается войско. Воцаряется неразбериха воинских звуков — стук складываемого оружия, скрип кожи, звяканье снимаемых лат и кольчуг. Следовало бы еще ждать победных кличей и грубого воинского смеха… но, видимо, не сегодня. Сегодня вернувшееся воинство ведет себя просто на удивление молчаливо.