Выражение лица здоровяка изрядно изменилось по сравнению с той ночью. Его квадратная челюсть больше не была сведена гримасой, что показывало, как он рад повороту событий. Даже его широко расставленные голубые глаза, казалось, улыбались при виде меня и моего пленника, и все черты на его красном лице подтянулись кверху.
— Ты был щедр, предложив свою помощь, — сказал он мне, накидывая петлю на шею Нойхайма наподобие того, как в тесных деревнях привязывают собак. — Я знаю, что у тебя дела в Сильверимуне, так что прими мои заверения в том, что в Пенгаллене снова все спокойно.
Я ощутил ясное чувство, что меня попросту отсылают за ненужностью.
— Пожалуйста, поужинай в нашей таверне, — быстро добавил Рико, жестом приглашая меня пройти в открывшиеся ворота. — Поешь, выпей, — весело добавил он. Неужели мое смятение было так очевидно? — Скажешь хозяину, Аганису, что я заплачу.
Я намеревался доставить пленника и тут же отправиться в путь к Сильверимуну, взяв хороший старт. Я с нетерпением ждал, когда увижу чудесный город на реке Ровин, когда буду свободно, с благословлением леди-правительницы, бродить по его прекрасным изгибающимся проспектам, навещая его многочисленные музеи и не имеющую себе равных библиотеку. Но мои инстинкты велели мне принять угощение. Что-то во всем этом деле шло не так.
Аганис, похожий на бочонок улыбчивый человек с густой бородой, был, разумеется, изумлен видом темного эльфа, вошедшего в его заведение — большое двухэтажное здание у середины деревенского частокола. Это место служило как таверна, торговый пост, и несло множество других функций. Как только он преодолел свои первые чувства — думаю, что единственно возможно описать его вид словами «объятый ужасом» — он принялся суетиться, стараясь угодить мне — по крайней мере, так я мог судить по порциям, которые он накладывал мне, куда большим, чем у фермера, сидевшего недалеко от конца стойки.
Я не стал высказываться по поводу этого явного подхалимства. Ночь была долгой, и я проголодался.
— Так ты Дриззит До’Урден? — спросил фермер с конца барной стойки. Это был пожилой человек с редеющими седыми волосами и морщинистым лицом, которое повидало множество дней под солнцем.
Аганис побледнел от этого вопроса. Возможно, он думал, что я оскорблюсь и разнесу его заведение на куски.
— Дриззт, — поправил я, глядя на старика.
— Джак Тимберлайн, — представился он. Он протянул руку, затем убрал и вытер о рубашку, прежде чем снова предложить ее мне. — Я слыхал о тебе, Дриззт, — произнес он имя с особой тщательностью, и, должен признаться, мне это польстило. — Говорят, ты следопыт.
Я твердо пожал его руку и широко улыбнулся.
— Я тебе прямо скажу, Дриззт, — и снова он напрягся на этом слове, — мне все равно, какого цвета кожа у парня. Я слышал о тебе, и слышал хорошие вещи о том, что ты и твои друзья сделали в Митрил Халле.
Его похвала была немного снисходительной, и бедняга Аганис вновь побледнел. Впрочем, я не обиделся, понимая, что неловкость Джака связана с его неискушенностью. Его приветствие было вполне тактичным по сравнению с множеством других, которыми меня встречали с тех пор, когда я явился в наземный мир, со встречами на длине обнаженного оружия.
— Хорошо, что дварфы вернули себе митриловые залы, — согласился я.
— И хорошо, что ты повстречался отряду Рико, — добавил Джак.
— Тармен так радовался утром, — нервно вставил хозяин таверны.
Все это казалось мне столь обычным — вы, наверное, понимаете, что в своих взаимоотношениях с народами наземного мира я привык ко всему, кроме таких вот простых разговоров.
— Ты вернул Рико его раба? — вдруг прямо спросил Джак.
Кусочек еды внезапно отказался пройти вниз по моему горлу.
— Нойхайма, — пояснил Джак. — Гоблина.
Я видел рабство во всей его жестокости в Мензоберранзане, где я родился. Темные эльфы держат многих рабов из множества рас, заставляя их работать, пока они не перестанут быть полезны, а затем безжалостно пытая и убивая их, калеча их тела так же, как искалечили дух. Я всегда чувствовал, что порабощение стоит среди самых отвратительных поступков, даже когда обращено против так называемых неисправимо злых рас, таких, как гоблины и орки.
Я кивнул Джаку в ответ, но гримаса, внезапно исказившая мое лицо, оттолкнула его. Аганис, нервничая, протер одну и ту же тарелку несколько раз, уставившись на меня и то и дело поднимая полотенце, чтоб вытереть вспотевший лоб.
Я закончил есть, не продолжая разговоров, разве что выяснил мимоходом, какой из фермерских домов принадлежит Рико. Мне не нужны были ответы этих двоих. Я хотел сам увидеть, что сделал.
К закату я был у изгороди, окружавшей двор Рико. Его дом был простым сооружением из досок и бревен с щелями, забитыми грязью от ветра и крышей, скошенной, чтоб удерживать зимние снега. Нойхайм ходил по двору, выполняя свои работы — как я заметил, на нем не было оков, — но больше никого не было видно. Я видел, как занавесь на единственном окне несколько раз сдвинулась. Рико или кто-то из его семьи наверняка приглядывал за гоблином.
Закончив уход за козой, привязанной недалеко от дома, Нойхайм посмотрел на темнеющее небо и ушел в небольшой амбар, немногим больше, чем сарай, располагавшийся в небольшом отдалении от дома. Через множество щелей в этом грубом сооружении я увидел свет огня, зажегшийся мгновением позже.
Что все это значило? Я ничего не мог понять. Если Нойхайм пришел в Пенгаллен во главе разбойничьей банды, то почему ему предоставили такую свободу? Он мог бы взять уголь из огня, который развел в сарае, и поджечь сам дом.
Я решил не задавать вопросов Рико — решил так потому, что в глубине души знал, что здесь происходит, что я не получу от него честного ответа.
Нойхайм снова бросился целовать мне сапоги, едва я вошел в тени скудно освещенного сарая.
— Пожалуйста, о, пожалуйста, — затянул он скрипучим голосом, шлепая толстым языком по губам.
Я оттолкнул его, и гнев мой, должно быть, был хорошо заметен, так как гоблин неожиданно замолк и сел у костра, уставившись в оранжево-желтое пламя.
— Почему ты не сказал мне?
Он бросил на меня странный взгляд. Лицо его выражало абсолютное смирение.
— Ты нападал на Пенгаллен? — надавил я.
Он снова уставился в огонь, и лицо его исказилось, давая понять, что этому вопросу не стоит даже давать оправдания ответом. И я поверил ему.
— Тогда почему? — спросил я, наклоняясь, чтобы взять его за плечо и заставить посмотреть себе в глаза. — Почему ты не сказал мне, зачем Рико хочет вернуть тебя?
— Сказать тебе? — Нойхайм уклонился. Его гоблинский акцент внезапно пропал. — Гоблин, говорящий Дриззту До'Урдену о своей беде? Гоблин, просящий сострадания у следопыта?
— Ты знаешь мое имя?
О боги, он даже правильно его произносил.
— Я слышал истории о Дриззте До'Урдене, и о Бреноре Боевом Молоте и отвоевании Митрил Халла, — ответил он, и снова я поразился, как точны была его интонация и произношение. — Об этом часто говорят фермеры из нижних долин, все они надеются, что новый король дварфов щедро распорядится своим огромным богатством.
Я сел в стороне от него. Он просто продолжал невидяще глядеть в пламя, опустив глаза. Не знаю, сколько времени минуло в тишине. Не знаю даже, о чем я тогда думал.
Нойхайм был проницателен. Он знал это.
— Я принимаю свою судьбу, — ответил он на мой невысказанный вопрос, хотя в его голосе было немного убеждения.
— Ты — не обычный гоблин.
Нойхайм плюнул в огонь.
— Я не знаю, гоблин ли я вообще, — проговорил он. Если бы в тот момент я ел, то наверняка бы в моем горле вновь встал ком.
— Я не похож ни на одного гоблина, которого когда-либо встречал, — пояснил он с безнадежным смешком. Я подумал, что его вечное смирение столь типично для беспомощного, безвыходного положения. — Даже моя мать… Она убила отца и мою младшую сестру. — Он насмешливо прищелкнул пальцами, чтобы усилить сарказм своих следующих слов. — По гоблинским меркам, они заслужили это: не поделились с ней ужином.