Смиренно, почти ласково шепчется в тучах уходящая гроза. Временами неправильный прямоугольник двери слегка светлеет, и тогда вспоминается бесконечно длинная дорога среди ярких, ослепляющих вспышек, кочковатое болото, тяжелые, напряженные шаги больной лошади.
Странно, что в какой-нибудь полусотне верст от большого города с железной дорогой, театром и электрическим освещением, есть такой глухой угол, где люди и животные живут в одинаковых, дурно сделанных лачугах, живут, отравляются болотом и умирают. А у оставшихся в живых делаются каменные, холодные лица, -- у старых и молодых одинаково -- и из-под нависших бровей смотрят глаза, замкнутые и загадочные, как будто хранят какую-то тайну. Тайну гнилого болота.
Лежать было жестко, неудобно. Никонов приподнялся и сел. Но так темные ночные звуки еще легче достигали до его слуха, раздражали и наполняли сознание чем-то тоже томным и болезненным.
Опять он лег, вытянул на соломенной подстилке занывшие от усталости ноги. Нужно выспаться, потому что завтра предстоит еще почти целый день езды по скверным проселочным дорогам.
Тучи редели, темнота была уже не так густа. Через открытую дверь виднелся окружавший двор плетень, с прислоненным к нему кузовом старой телеги, угол жилой избы, какая-то высокая жердь с обрывком веревки на конце. Отдельные, большие и звучные капли по-прежнему падали на что-то твердое: дзин... дзин...
Ухо еще ловило эти звуки, а перед глазами поплыли уже первые неясные, дремотные образы. Что-то бессмысленное, перепутанное, составленное из давно забытого и из только что пережитых ощущений. Потом образы пришли в порядок, выдвинулась цельная, кошмарная картина.
Грезилось Никонову, что его насильно ведут куда-то злые и грязные люди по сырому и мрачному подземелью, которое длинно, бесконечно длинно, как ночная дорога в незнакомой степи. И ноги у Никонова одеревенели уже от усталости и ужаса. Провожатые ругаются скверными, вонючими словами, бьют его и волокут по земле, как мешок.
Привели куда-то, и Никонов знает, что это -- застенок. Но палачи заняты, пытают других, и Никонов ждет. Видит он, как обнаженных, окровавленных людей жгут раскаленным, дымящимся от кровавого пара железом, рвут тело клочьями, ломают кости. И кости хрустят с сочным, страшно громким скрежетом, а люди не могут громко кричать, потому что нестерпимая боль спазмой сдавила им горло. Они только стонут, тонким, надтреснутым голосом, похожим на заглушенный вой убиваемого животного.
И очередь доходит до Никонова.
Он проснулся, весь покрытый капельками холодного пота, и с радостью увидел опять открытую дверь, плетень, телегу. И сейчас же опять чутко прислушался, а потревоженное кошмаром сердце продолжало биться неровно и медленно, с болью ударяясь в ребра.
Сдавленные, заглушенные стоны, как будто пережили сновидение. И нельзя было понять, откуда неслись они, -- сверху из обрывков разорванных туч или, может быть, из самой глубины топкого болота.
-- Что это? Кто? -- спросил Никонов вслух, пугаясь своего голоса, и тоже вслух, но гораздо тише, успокаивал самого себя: -- Это извозчик стонет во сне... Конечно, это извозчик.
Но извозчик храпел по-прежнему мерно и спокойно и не шевелил ни одним членом, скованный глубоким забытьем. А стоны то затихали, то начинались снова. Иногда они прерывались какими-то длинными фразами, которые произносились скороговоркой, без всякого повышения и понижения голоса, так что ни одного отдельного слова нельзя было уловить.
Где же это? Кого-то бьют, душат. Нет, пытают. Только под гнетом жестокой пытки возможны такие стоны, в которых нет человеческой искры, а есть лишь одна дикая, животная боль. Что за тайны скрываются в болоте?
Никонов хотел разбудить извозчика и занес уже руку, но раздумал. Нужно сначала вернее узнать, в чем дело, чтобы не оказаться смешным -- все равно, он не поможет.
Осторожно, стараясь даже не шуршать соломенной подстилкой, он поднялся и подошел к двери. Во дворе было тихо, мертво. Последние обрывки туч поспешно убегали за горизонт. Мутно светились на черной земле широкие лужи. Над болотом клубился туман и тянул к самому плетню свои белые, призрачные лапы.
Нет, это где-то здесь, внутри, в этих клетушках и сарайчиках, разделенных тонкими перегородками из обмазанного глиной плетня.
Опасливо подкралась к Никонову большая белая собака. Он отмахивался от нее, опасаясь нападения, и собака, подняв на спине грязную полосу щетинистой шерсти, громко залаяла.