На дворе содом: Матрена голосит, Буренка мычит, овцы блеют… Микешка выскочил на босу ногу, — палец в рот — и заревел… Пегашка смотрел, смотрел и тоже игогокнул… Ну, просто ад и ад кромешный…
Спохватилась Матрена:
— Батюшки, да что это я прохлаждаюсь-то? Сем-ка, к бабке Соломониде сбегаю.
Избенка бабки Содомониды — за околицей, окнами в овраг, задворками на деревню.
Бабка Соломонида с чертями за панибрата — потому и к чертям поближе. Овраг да болото — чортово логово.
Бабка у очелка в печи мешает, на заплечике две звездочки горят: черный кот шершавится.
Мешает бабка, бубнит, бубнит и мешает.
Матрена из узелка горшочек сметанки на стол выставила.
Мурлычет кот, на кринку сметаны облизывается. Облизнулась и бабка.
— Что тебе, касатка?
— Так и так: Буренушка тово; а с чего — не ведаю.
Бабка в ковш с водицей уставилась и с «самим» вперешопотки.
Уж она шепталась. шепталась, наконец, дошепталась:
— «Хозяин дворовый» сердится.
— С чего бы ему сердится-то?.. Я ль не ублажала его, я ль не почитала?.. В Егорьев день хлебом-солью потчевала…
Опять бабка в ковш, опять в щопот.
— Вишь, скотина белой масти ему не понутру.
— Бело-ой? Да у меня, кажись, и скотины-то белой нет… Лошадь пегая, овцы серые… Кто же бы это был?
— Узнай, узнай, касатка… А вот животину водицей наговорной спрысни… Полегчает… Вот как полегчает…
Идет Матрена — нет, не идет, летит ко двору.
Спрыснула Буренку, а та, знай, охает да вздыхает. Охнет да мыкнет, мыкнет да охнет. Пригорюнилась Матрена над Буренкой.
Вдруг под ногами: «мяу, мяу…», — Машка, за молочком трется. Глянула Матрена: кошка-то белая… Так сердце и стукнуло:
«Так вот из-за кого «дворовый» Буренку губит… Вот…» — Раз, раз… и от Машки только мокренько…
А Буренка лежит и лежит… День прошел, другой прошел — Буренке не легче.
Опять у бабки Соломониды на столе яички из узелка раскатились. Опять бабка в ковшик уткнулась. Пошептала, головой покачала.
— Серчает все… Коли так, проучить надо.
— Проучи-и-ить? «Хозяина»-то?..
— Привяжи ты сороку пестробокую у яслей… Устрекнет «дворовый» со двора…. Устрекнет! Не вынесет он птицы поганой…
Микешка — парнишка хват: долго ли поймать сороку — овсеца горстку, плетюху на сторожок, — и сорока готова.
Над яслями крылья растаращила.
А Буренка чуть дышит. В деревне у колодцев только и аханья:
— У Матрены Буренка-то?.. Слышали? Издыхает…
И быть бы Матрене без Буренки, да спасибо учительнице: как-то встретилась, услыхала про беду и надоумила:
— А ты бы, Матрена, в город к ветеринару смахала. Он тебе поставит Буренку на ноги.
Задумалась Матрена: «Не съездить ли и взаправду? Кто знает?.. Ведь, когда тонешь, и соломинке рад будешь…»
Думала, думала, наконец надумала: запрягла Пегашку в дровни с задком и в город.
Приехал ветеринар. Все соседи собрались на двор к Матрене: пересмеиваются.
Посмотрел ветеринар Буренке на язык, брюхо помял и говорит Матрене:
— Объелась твоя животина… Запор у нее… Ну, да это дело поправимое…
И тут же засучил рукава, в глотку Буренке чего-то из бутылки плеснул, у хвоста что-то поделал… А немного погодя, как погонит из Буренки…
Так и хлещет… Прочистило Буренку. Фыркнула она, голову подняла и на четвереньки встала. А потом и совсем отошла — выздоровела.
Домовой
Приехал как-то в Костровку агроном. Собрал мужиков в школу, начал им речь держать. Говорил долго, картинки показывал, учил, как выгоднее хозяйство вести. Мужики слушали, головой покачивали, переговаривались с усмешечкой:
— На бумаге-то гладко выходит, а на деле как?
— Ты его к сохе подведи, — говорил старичок, — он ее, гляди, и держать-то не знает как.
Сидел Петька с матерью, слушал стариков и думал:
«Вот так агроном! Я и то как соху взять знаю».
Так и разошлись мужики, посмеиваясь. Шла Марья за мужиками, держала Петьку за руку, ворчала на мужиков:
— Вот, Петька, говорят, у бабы волос долог, да ум короток… А я на мужиков смотрю — думаю: и волос короток, да ум не велик. На, гляди-ка: тут им и картинки показывают, и слова достоверные, и человек живой, а и попробовать даже ни у кого охоты нет.
Петька дернул мать за рукав:
— Мам, давай мы попробуем! Может правда, а? Остановилась Марья средь улицы, подумала да назад:
— А что, Петька, всамделе? Хуже, чай, не будет, а? Эх, жаль, отца-то нет у тебя — смелый был на всякое новое дело…
Повернули опять в школу. Там агроном картинки свои прибирал, баночки с жучками, мешочки с семенами, листы с сухими травами укладывал. Увидел он Марью, покачал головой, сказал грустно: