И всем двором, всей обширной семьей управляет сам дед Василий. Работяга старик.
Еще не белел восток — только-только третьи петухи протрубили, — а Василий уже по двору бродит. Побывал у лошадей, посмотрел овец, коров, — весь двор обошел. В другой день он крикнул бы:
— Эй, вставайте!
Разбудил бы разом всех, во всех четырех избах. Старик любит, чтобы вставали все на работу до солнышка. Известно ведь: «рано встать — много хлеба жевать». И послушно зашевелились бы люди во всех избах.
А нынче нет. Нынче праздник: Никола вешний.
Поговорил Василий дружелюбно с лошадьми и — шасть через сарай — вышел задними воротами на огород.
Восток зарозовел весь. Небо стало бирюзовое, глубокое, а звезды на нем побледнели, будто веснушки на молодом лице.
«Хорош день будет, — подумал Василий, — упросил Никола Илью для своего праздничка».
Он привычно представил, как святой Никола, опираясь на клюку, прошел по раю к пророку Илье, который испокон веков делает погоду, и попросил его попридержать нынче и тучи, и туманы, и ветер, чтобы народу православному хорошо было править Николины именины.
Дед молча прошел в крайнюю избу — в самую большую, в которой жил сам со своим старшим сыном. Вошел и застучал кулаком по полатям — благо такой большой вырос.
— Илька, вставай.
На полатях кто-то засопел.
— Илька, — сильнее крикнул дед и опять стукнул кулаком в доски полатей.
— Чего? — недовольно спросил с полатей детский голос.
— Вставай, собирайся живо, — Никола ждет.
Илька засопел, повозился, — слышно было, как он почесывался, — и стал спускаться с полатей.
— Собирайся скорее, — Никола ждет. Проспал ты.
Дед осмотрел Ильку будто недовольный, но Илька знал, что дед любит его; как куда итти, так Ильку с собой.
Еще не звонили, а дед Василий, Илька и Петруха уже шли в церковь. На Ильке новый картуз, красная рубаха и сапоги, густо смазанные дегтем; он совсем мужиком выглядит — этаким степенным, бойким да крепким — даром, что ему только одиннадцать лет. Дядя Петруха тоже в красной рубаке и сапогах. И дед в сапогах, а на голове шапка, из-под которой падают на плечи космы.
В ограде, вокруг церкви, за оградой — везде нарядный, праздничный народ. Сдержанный гул стоит над толпой. Когда раздался толпа чуть шевелится, но мало кто идет в церковь: не в церкви, а в лесу у камня будут чествовать Николу.
Идут только те, кто из года в год носит по обету святость, да еще старики и старухи и между ними дед Василий.
А Илька с дядей остаются в ограде.
— Дядя Петруха, скоро в лес пойдут? — спрашивает Илька.
— Скоро. Вот затрезвонят, и пойдет. Подожди немного…
Из церкви выносят хоругви, кресты, иконы, а вслед за ними показывается на желтых деревянных носилках большой образ Николы. Вот тысячная толпа опускается на колени.
А колокола звонят — каждый своим голосом, — и все радостно. Взволнованный Илька оглядывается. Дед и дядя Петруха стоят возле. Но что это?.. Дед пристально смотрит на Николу, крестится, а по щекам, по бороде бегут слезы, и лицо у него новое; все плачут. Вот две бабы плачут. Вон толстый, как колода, мельник Резаев стоит и тоже плачет… Заплакал бы и Илька, да не знает, по какому случаю надо плакать.
Толпа под звон закачалась и пошла. Из ограды выходит на площадь, с площади в улицу, туда, к околице, к Николину лесу, к Николину камню.
На пыльной дороге вереницей стоит народ — один за другим. И едва Николин образ приближается, все покорно ложатся на землю, чтобы Никола прошел через них. Вот лег дед; за ним лег дядя Петруха,
— Ложись, Илька, — говорит дед внуку.
Илька послушно ложится в пыль, хотя на нем новая рубаха.
«А если задавят?» — со страхом думает он.
Вот он камень, вот сосна… Здесь уже много народу: старушки приплелись, больные, чающие исцеления.
Идет Никола — идет торжественно. Прежде он сам, живой, приходил сюда, на этот камень. А теперь вот идет Никола писаный… Толпа подходит с пением и все запружает вокруг камня.
Образ Николы ставят на камень… Служат долго, торжественно, святят воду в ручье, потом пьют ее все благоговейно. Илька тоже пьет — вкусна студеная вода из Николина ручья.
А лес полон радости.
И пока Никола не ушел с камня, толпа теснится у самой сосны; матери просовывают через дупло младенцев, чтобы они росли крепкими да не болели; болезные пролезают через дупло, чтобы выздороветь…
И всем помогает Никола.
Так по крайней мере думает Илька.
Домой Илька идет вместе с дедом. Косматый дед-то. Белый. А в глазах — ласка.