— Надолго теперь ждать, — говорит он грустно.
— Чего ждать? — спрашивает Илька.
— Конца свету. Видал, сколь веток-то у сосны осталось? Я нынче просчитал — только семь веток зеленеет. А на моей памяти их было более двадцати… Значит к концу дело идет. Как засохнет сосна, так и камень треснет. Тут тебе и конец света будет.
Ильке немного страшно. Он слыхал об этом событии. Дед не раз говорил:
— Потекут с востока огненные реки и попалят всех людей, весь скот, всю землю. Только праведные останутся.
— Дедушка, а когда это будет?
— А кто же ее знает. Может — скоро, может — долго. Никто не знает. Ну, да мы, кряжимские — на особой дороге. За нас Никола заступится. Мы Николу попросим, а он Спасу скажет. Нам бояться нечего.
Илька сразу успокаивается: он ведь тоже кряжимский.
— Дедушка, а ты чего давеча плакал?
Дед смущенно отвернулся:.
— Э, дурачок еще ты, Илька, совсем дурачок…
А дома уже пироги с кашей готовы, щи с убоиной, квас ядреный, игристый, на мартовском топленом снегу замешанный, — пьешь, не напьешься… Э, хороши Николины именины!.. Недаром же мужики горюют, почему Никольщина не целый век тянется… Всегда бы пить квас и есть такие пироги…
Прошло лет десять…
Ждали теперь в Кряжиме Николу зимнего, готовились, в избах суета шла. Суетился дед Василий — только не один теперь суетился: подругу под старость достал — клюку; все клюкой постукивает. Согнулся он, волосы белым-белы стали. А все бодрится.
— Эй, бабы, вари больше, пеки больше. На Николу и друга зови и недруга зови — все друзья будут…
Кричит, приказывает.
— Больно ты размашистый, — смеется бабка.
— А как ты думала? Не покорми о Николин день голодного, сам наголодаешься. Никола свой праздничек любит… Почет любит.
И, помолчав, дед задумчиво говорит, будто вспоминает:
— Нет за мужика поборника супротив Николы.
— От бед наших избавитель, — согласилась бабка, — заступник и податель. Попроси его — все даст.
— Вот Ильку-то бы мне вернул. Как праздник какой, так и того — сердце болит.
Бабка опускает голову: знает, что дед крепко тужит по Ильке.
— Шестой год идет теперь, пожалуй, — тихонько говорит бабушка.
— Шестой.
Дед присел на лавку, задумался, клюкой постукивает.
— Вот ведь какой парнишка вышел: своебышный да непокорливый.
И вспомнилось, как все это было.
Шесть лет назад случилась в доме ссора: покричал на Ильку отец, а Илька огрызнулся. Отец за кнут и раз-раз — отхлестал сына при всем честном народе, не успел заступиться дед. А малый уж на выросте был — пятнадцать годов. И в ту же ночь пропал Илька. Затревожились все Бирюковы, особенно дед. А потом, — знать-познать, — Илька куда-то на чужую сторону подался. Уходил из села, говорил приятелям:
— Не вернусь, пока у отца кнут не сгинет, которым он меня бил…
Узнали Бирюковы, ахнули. Мать в слезы, бабка в слезы, дед ходит — насупился, а отец говорит:
— Дьявол с ним. Пусть издыхает с голоду на чужой стороне.
Сказал он это, а дед на него с кулаками:
— Замолчи, басурман. Родное дите убить хочешь…
И с той поры — вот уже шестой год — дед все просит Николу:
— Верни, Никола, Ильку. Молодой он, пропадет на чужой стороне…
Но месяц за месяцем, год за годом — идет время, а Ильки нет как нет.
В Николин канун оделся дед потеплее, пошел в церковь. Идет по улице этакий большой, гривастый, клюкой подпирается, глаза из-под шапки, как угли, чернеют. Сразу видать: сам Бирюков идет.
Тепло молился в этот день, все просил Николу:
— Верни Ильку.
И показалось ему, будто Никола дружески кивнул головою. Дед и удивился и обрадовался.
— Неужто услыхал?
И захолонуло этак сердце от радости.
Тихими темными улицами бодро шел дед в молчаливой толпе домой, слушал скрип шагов, смотрел, как тает толпа, и чему-то радовался. Только избяной порог переступил, а навстречу из-за стола поднялся молодец — этакий большой, долгорукий, идет и смеется:
— Здравствуй, дедушка…
Дед так и обомлел, даже клюку уронил на пол.
— Илька? Неужто это ты?
А паренек смеется:
— Я, дедушка, я…
Утром, в Николин день, начался крестный ход.
По расчищенной дороге идет толпа с иконами, хоругвями, под торжественный трезвон в Николину заповедную рощу, к Николину камню, к Николиной сосне. Темной длинной вереницей тянется. Поле бело кругом, укрыто плотно снегом; снег хлопьями висит на зеленых лапах сосен, на сизых ветках берез. Солнце играет блестками в морозном воздухе и на снегу.