— Темнота-то какая у вас в народе. Никакими словами не пробьешь.
— Мужики словам не больно верят, — сказала Марья, — обманывали мужика много. Делом ему показать надо.
Агроном руками развел:
— Да с кем же я дело-то начну, когда никто и пробовать не хочет?
— А вот, касатик, я и пришла: давай-ка со мной попытаемся дело делать. Пора подходящая, сев скоро. Буду тебя слушать во всем: как скажешь, так и делать буду, а там видно будет. Одна я, да вот помощник растет.
И показала на Петьку. А Петька как приклеился к картинкам, так и отстать не может. Обрадовался агроном, протер очки свои, стал расспрашивать.
— Да нет, со слов ничего не поймешь. Иди, показывай все хозяйство. А тогда и посмотрим, откуда начинать.
До вечера ходил агроном с Марьей по двору, потом по полю. Все обошли, все оглядели. Агроном прикидывал, соображал. Вернулись домой. Петька, как сумасшедший, навстречу выскочил:
— Мамка, — кричит, — мамка! У нас домовой был!
Кричит Петька, дрожит со страху. Агроном взял его за плечи:
— Пустое это все, мальчик мой.
— Да пойди погляди, какая грива-то у Серого!
— И глядеть нечего: гриву лошадям путает не домовой: никаких домовых на свете нет. Зверек такой есть, ласка называется, вроде крысы, что ли. Он по соломенным крышам водится и гривы, играя, лошадям плетет. Он иногда и кур душит, цыплят. Иной раз лошадь испугается, бьется, в мыле вся… Вот и сочинил про домового.
Засмеялась Марья:
— Вот те и домовой.
— Врет он, — отвернулся Петька. Жалко ему было со страхом с своим расставаться, да еще вспомнил, как мужики над агрономом смеялись. — Он, мамка, соху не знает, как держать.
Усмехнулся агроном:
— А ты будь мальчиком умным. Мне не веришь, так пойди-ка сам на ночь в конюшню, да и погляди: домовой будет али ласка? По-моему или нет?
— И пойду!
— Ну и сходи. Так лучше будет.
Задумался Петька, сел на крылечке рядом с агрономом, сказал сердито:
— Дядя Василий, чай, не маленький. А это он мне про домового-то говорил:.
— Не маленький, а чего не знает, того и не знает, — засмеялся агроном, — в таких делах надо знающим людям верить.
Осмелел от смеху Петька, буркнул:
— А ты знаешь?
— Знаю.
Погладил агроном Петьку по голове, усмехнулся, ушел с Марьей огород смотреть.
До ночи еще далеко было. Прогнали коров, за ними вслед овцы подняли по дороге тучами седую пыль. Постоял за воротами Петька, посидел на скамеечке, крикнул овечьему пастуху:
— А у нас домовой!
Кривой пастух щелкнул кнутом для Петькиного удовольствия без всякой надобности, подошел поближе, спросил:
— Гриву путал?
— Стра-а-сть…
— У Коршуновых тоже намедни был.
— Ну?
— Верно. — Он крикнул на застрявшую у дороги овцу, щелкнул бичом и уходя: — А у Сапоговых за речкой две овцы околели сразу.
— С чего?
— Ужа убили. Нечаянно старик вилами проткнул в навозе. Ежели ужа убьешь — всегда несчастье.
Пастух покосил зрячим глазом на улицу и побежал догонять стадо.
Петька вздохнул. Солнце село как-то вдруг. От церкви на село упали длинные холодные тени. Смеркалось быстро, становилось холодно и влажно. От сумерек, вечерней свежести и Пастуховых слов стало страшно. Петька поджал под себя босые ноги, поглядел под скамейку. Подумал было в избу пойти — и в избе было страшно — отовсюду напасть: и ужи и домовые — все стараются напакостить мужику.
Из соседней калитки выскочил вдруг рыжий мальчишка, помчался по улице мимо; Петька с тоскою остановил его:
— Ты куда?
— Тятька мамку избил. Меня хотел прибить, а я убежал:.
— Пьяный? — спросил Петька равнодушно.
— Страсть! Шерсть пропил. Валенки хотел взять, а мамка не дала. Всю в кровь избил.
— Эх, ты! — сжал Петька вдруг кулаки. — Эх, ты. Я бы его!
— Чего?
— Связал бы его. А самогон бы на пол вылил…
Мальчонка оглянулся на скрипнувшую калитку и исчез вмиг. Петька посмотрел сурово, и вдруг все страхи исчезли. От сжатых кулаков, от осевшей овечьей пыли стало теплее. Петька спустил ноги со скамейки, поболтал ими, задумался: дядя Василий тоже часто пьяный ходит — неужто он больше агронома знает?
«А про ужа надо спросить», — неожиданно подумал Петька.
Мать вернулась поздно, вышла искать Петьку. Петька уцепился за агронома, спросил про ужа. Агроном рассердился, сказал:
— Сами себе на шею навьючиваете вы страхи и глупости, вместо того чтобы дело делать да учиться. Ну и темный народ…