Владислав Ивченко
Темнота
«Мы настолько бедны отвагой и верой, что видим в счастливом конце лишь грубо сфабрикованное потворство массовым вкусам. Мы не способны верить в рай и еще меньше – в ад»
И печаль – это форма свободы
И какие там ветры ни дуют
Им не преодолеть рубежи
В темный угол, где молча тоскуют,
И в чулан, где рыдают в тиши
«Шакал стонет, когда он голоден, у каждого глупца хватает глупости для уныния, и только мудрец раздирает смехом завесу бытия…»
«Осмотр нашей жизни влечет за собой два состояния: плач или хохот, оба истерические от осознания величины безобразий и их неизбежности. Большинство предпочитает не смотреть, а жить, и правильно делают. Но сочинителю смотреть нужно, иначе неоткуда черпать. История с познанием Дао в закрытой комнате здесь не проходит, может комната не та. Поэтому смотришь, черпаешь, сочиняешь. В целях сохранения здоровья и создания образа мудреца, лучше вызывать своими произведениями смех, но по молодости допустима и печаль. Хотя это сейчас не модно, потому что принято правды не говорить, дурить всех так, что в конце концов обманываться и самому, зато красиво. Также не модно выказывать боль. Не культурно это, лучше извольте-ка предъявить сомнения в реальности мира, про расщепление личности и прочий здоровый стеб. Не для вас что ли популярные писатели мозги сушат и изгаляются всячески. Рецепт успеха ими выведен вполне: кусок из анекдота, шепотку из классики, несколько благоглупостей, матючки для привлечения нового среднего класса, чтоб почудней, а также популярные буддистские рассуждения. В итоге выходит весело и сердито. Автор хитро щурится с обложки, мол и деньгу срубил и славы хлебнул и схватить меня не за что, потому что в шутку все и не по настоящему. Эти вершины мастерства мне только постигать, но я не расстраиваюсь. Когда-нибудь дорасту до них и буду стругать романы с вывертами, в стороне стоять и посмеиваться. Пока же сочиняю печальные истории, что вполне оправданно нежным возрастом и отсутствием нюха на литературные ветры (они бывают не только атмосферные)»
Ивченко В.В. (сочинитель)
ЖУЧИЩЕ
Вечером я сильно поругался с тещей своей Капитолиной Ивановной, женщиной насколько крупной, настолько и скандальной. Началось из пустяков, а дошло к такому накалу, что едва не смертоубийство. Я ее назвал Кобелина Ивановна, обзывание от которого теща сходила с ума. Подтверждением этого процесса являлась сковорода, незамедлительно пущенная в меня. Хорошо, хоть успел закрыть лицо руками, иначе один Бог знает, что было бы. А так остался я с целым лицом и посиневшими руками. Теща кинула бы еще, но я пообещал взять грех на душу и умиротворить ее. Сказал это серьезно и теща, как всякая собака, почуяла опасность, физическое воздействие прекратила, склонившись лишь к моральному. Ругала чаше всего импотентом, евнухом, сивым мерином и немощным. Я не обижался – что правда, то правда. Это раньше я мучался из-за этого, а теперь успокоился. Хоть мучайся, хоть нет, а толку никакого. Сильно меня Чернобыль вдарил, всю мужскую часть обесточил. Я и по больницам ездил и по бабкам. Деньги везде берут исправно, а про результат не спрашивай. Я и забросил это дело. Такая значит судьба моя. И не пил. Несколько ребят из нашей автоколонны, те быстренько спились от этой напасти, а я удержался. У меня дети, как же я их брошу, кто их будет растить. Конечно, водка облегчает и потому прельстительна, но я сам себя облегчил, переживать перестал и водочка ни к чему стала, разве по праздникам.
Имел я с женой серьезный разговор. Объяснил что дела плохи и никаких надежд на улучшение нет. Ни доктора, ни экстрасенсы не помогают. Такая правда, не хочу обманывать. Понимаю я, что молодая ты, пожить охота, это дело известное. Хочешь если, то разводись, деньгами я буду помогать, ты знаешь, что детей не брошу. А хочешь, живи как живешь. Можешь гулять, но чтоб тихо, чтоб дети ничего не знали, зачем их мучить. Она поплакала, посетовала на судьбу, станцию проклятую дополнительно прокляла, разводиться не захотела. Она бабонька была приметная, но с двумя детьми кому она нужна. Остались вместе жить, вроде как муж и жена, детишек воспитывали. Она бывало погуливала, но аккуратно, никто не знал, все нормально было, кроме тещи. Взъелась она на меня, вроде я ее дочке жизнь испортил. Жена слова плохого не скажет, а эта зверится. Чуть ли не каждый вечер устраивает мне представление. Жили то вместе. Купили в свое время дом напополам, думали так лучше. Ох и пожалел я об этом лучше. Как же она меня изводила. Плохой я ей и все. Во-первых ее то какое дело, не ее же муж. Во-вторых может и не лучший, но и не худший. Хоть время и блядское, но семью содержу, дети сыты, одеты, обуты, в школе хорошей учатся и жена одевается не в обноски. Чтоб на это хватало, кручусь как муха в укропе, выискиваю заказы левые, мотаюсь денно и нощно, не просто сейчас на жизнь заработать. Придешь домой усталый, а эта ведьма концерт начинает. Если жена дома, так успокаивает мамашу, а если нет, то конец света прямо. Так баба распояшется, что одно только огнем изо рта не бросается, а так как есть Змей Горыныч. Каждый день одно и тоже. Могла бы дочка за такого выйти, что как принцесса жила, нет же за шофера чумазого пошла, да еще импотент! Спортил жизнь, спортил! И брызжет слюней, ходит кругами, раздражает. Я то знаю чего она добивается. Чтоб саданул я ее, она тут же в милицию и годика на три меня за решетку. И не поймет же дура старая, что тогда с голоду дохнуть и дочке ее и внучатам. Кто их содержать будет? Хоть внучат она и не любила. Моя ведь кровь, вот она их и не жаловала. Сорное семя. Мои шкеты ей тем же отвечали, ягой звали.
В тот вечер были они не дома. Отдыхали на базе, я им путевку достал. Учатся на одни пятерки, надо же их как-то поощрить. Жена с ними поехала. Я бы тоже рванул туда позагорать, поплавать, но начальство не отпускало пока. Надеялся дня через два подъехать. Сидел с такой хорошей мыслью на веранде, играл с тестем в шашки. Тесть у меня хороший, но подкаблучник. Так его придавила Кобелина Ивановна, что и слова не смеет сказать, тише воды, ниже травы. Нехорошо так, но каждый себе хозяин, я в чужое дело не лез. Со мной он был вежливый, никогда не ругал, если тещи рядом нет, даже смеялся, рассказывал разное. Как в молодости зажигал, пока не попал в лапы женушки своей, которую со священным страхом называл Она. Боялся ее панически, даже дрожать начинал, если она кричала. В молодости говорят и била его, сильно била, пока не довела его до нервного срыва и так он ее отходил, что чуть жива была, а сам ушел из дома. Больше недели по чужим углам отирался, пока Капитолина Ивановна не начала ходить. Выловила его и привела домой. Бить больше не била, да и нужды в том не было, все указания Федор Никитич исполнял беспрекословно, перечить ни в чем не смел. Даже вот в шашки со мной играл по ее тайному разрешению, чтобы удержать меня здесь, чтобы не вышел я за пределы досягаемости ее голосовых связок. Мы играли, теща мотала круги, орала на всю улицу. Уже известно было о моей беде соседям. Теща рассчитывала насолить мне, что народ смеяться будет, подкалывать. Но не смеялись, со всяким такое могло случиться, на станцию проторили всех подряд, без разбора. Не повезло. Бывало, что по пьяни сболтнет кто обидное, но его свои же осаживали. А не то я. Хоть и импотент, а кулаки мои при мне, тяжелые кулаки, засвечу – мало не покажется. Но до этого редко доходило.
Сидим, играем. Семь – четыре, я веду. Теща желчью исходит, чую, задаст она Федору Никитичу за проигрыши. Он это тоже чует, сильно нервничает и потому ошибается. Так мы в шашках равны, но я сейчас спокойный, гав не ловлю и выигрываю потихоньку. Теща от злости подавилась чем-то и пошла к раковине откашливаться. Тут, гляжу, машина подъезжает. Олег и Нина выходят из нее. Нина сестра жены, стерва, вся в мать, а то и похуже, потому как умнее. Так может задеть, подковырнуть, что не скоро заживет. Змея. Муженек ей подстать. Уженок. Кусается не сильно, тип скользкий, льстивый, за глаза любит гадости говорить. Олежка, он где-то в чиновниках служит и ходят темные слухи, что вроде педик. Смахивает. Но точно не известно, не буду тень на плетень наводить.