Переулок наконец уткнулся в ржавую калитку, толчок ногой, визг петель и человек во дворе. Слева куча глины, поросшая травой, справа навал хлама. По дорожке из втрамбованных в землю кирпичных осколков к небольшому дому. Рядом росло две старые груши и густота кленового молодняка. Человек осторожно стал на прогнившие доски, крыльца выцедил ключ из глубины одежды, стал тыкать в замочную скважину. Попал, замок скрипнул и дверь с протяжным стоном открылась. Зашел. В доме пахло прелью и сыростью, было холодно. Человек задрожал. Мало того, что промок, как собака, так еще и здесь холод. Дрова забыл внести и они намокли. Безнадежно их разжигать. И спичек нет. Хорошо раньше было, газу добавил и тепло. Отрезали газ сволочи. Говноеды! За неуплату. А как платить, если получаю сто, а за газ нужно было 70 отдавать. Заплати и зубы на полку? Хуй вам! Жрать что-то, одеваться кое-как, папиросы, бухло. Сотни еле хватало, вот и не платил. Отключили суки. У самих бабла не впроворот, а он, твари, жидятся, отключают, вроде их газ. Ладно пусть эти пидоры-электрики. Без лампочки я проживу. Но что зимой без газа делать? Буржуйку я с завода притаранил, но попробуй ею обогреть дом. Где уголь и дрова брать, на зиму и того и другого до хера надо. Пиздец зимой будет. Сейчас уже херово. Человек сидел на табурете и пытался согреться, но трудно это в холодном доме и промокшей одежде. Била дрожь. Водки или самогашки ни грамма. Достал кисет с травкой. Половину лета ее собирал, бегал, что сучка при течке. Несколько раз метелили его разные, кровью ему далась эта травка. Свернул косячок, спичек нет. Отыскал зажигалку, долго чиркал пока выщелкал немного огня. Затянулся. Теплее не стало, но легче. Точно воняю, бля. Права главбухша. Уже месяц не мылся, скоро как Мамочка буду. Гыгы. В такой холодрыге и морду умыть неохота, что про общее мытье говорить. Теперь до тепла. Или нет, если чирик найду, то у Ольки в общаге помоюсь, там горячей воды правда нет, но топят. Помоется, бухнут, трахнутся, классно. Скрутил еще один и прикурил от бычка. Стало совсем хорошо. После третьего он был уже далеко. Вроде летит в синем небе солнечного дня. Летит над городом и смотрит чудными всевидящими глазами. Видел все или почти все. Своих деда и бабу. Дебилы, всю жизнь пропахали, а только и оставили, что эту халупу. Да сломанный телек. Потом сдохли в один год, сейчас наверно и холмиков не осталось. Не ходил туда из обиды. За дурость их. Честности учили, а нужно было воровству, может тогда бы не сидел по уши в говне. Воровство сейчас в цене, а честность в жопе и честные все там и кто не умеет. Он то умел, но чего он мог спереть, простой работяга. Директор, прочее начальство, те перли вагонами, а его за килограмм меди чуть в тюрьму не посадили. Такое вот говно. А старичье все копается во дворе. До самой смерти грядки садили. Имел он эти грядки, не дурак и так проживет. А вы глаз не мозольте, вон пошли! К удивлению, старики, смешно перебирая ногами побежали со двора. Ишь, мертвые ведь, а как носятся. Катитесь отсюда! Вдруг увидел мастера. Николай Борисович, с женой, с детьми, идут куда-то нарядные. Большое он говно. А ну жри, сука, землю! Глотай, падло! И жрет, глотает, глаза, что у битой собаки только что хвостика нет для виляний. Человек от неожиданного счастья поперхнулся. Вот это да! Жрет! Помнишь, как мне премии резал, как ебал по чем зря! Я помню, все помню! Давись землей, чтоб аж стошнило! Еще один клиент, мухобой с проходной. Поймал раз на горячем, ящик водки водки выдавил. И огород заставил вскопать, благо весной дело было. Про тебя тоже помню. А ты сдохни! Разорвись на тысячу кусков! И сдохнул, разорвался, кишки только замелькали. Удивился он такой своей могучести. Ведь говно был, а тут такое. И она здесь! Как папа-мама? 3а травкой пришла? Меня хочешь?! На коленях просишь! Сплевывал слюню, а она все прибывала, мысли. Трахнуть ее! И вдруг он сообразил почему вдруг так стало. Хер тебе, а не я! Когда предлагал я, тогда нужно было, а теперь прыгай, скули, рви свои волосики, не достанешь! БОГ я теперь!!! Он это почувствовал неожиданно и сильно. Он всемогущий!!! Его переполнило необыкновенное чувство власти надо всем. Это было похоже на то, что он испытывал, когда послушная Олька выполняла все его приказания. Но разве сравнишь кривоногую дуру со всем! Он мог теперь трахать все! Оно отныне принадлежит и подчиняется ему! Он БОГ, он БОГ!!! Даже эту докторскую пихнул без сожаления ногой. То шлюха, чепуха! Все чепуха, лишь он имеет значение! Он БОГ! А раньше не верил. Нахера оно нужно, верить или не верить. Теперь верил, теперь знал! Он БОГ! Мир будет служить ему как Олька, еще сильней и без всяких писем в газеты. А он будет вытирать о мир ноги, будет плевать на всех! Он еще покажет! 0н…0н захлебывался от мыслей и слюны. Он БОГ! Он еще спустится к той чернявой курве и она будет кричать, но не так как орала послушная и на все готовая Олька а по настоящему, заходясь в крике и стоне! Он ей устроит дога, он ей чечню сделает! И ту минетчицу из бухгалтерии тоже заделает. Побить сначала, выбить всю спесь, фингал поставить, руки заломить, повалять, где погрязней, и откочегарить по полной программе, чтоб знала. Он БОГ! Все на коленях перед ним, все дрожат, целуют след его ноги, а он их пинает, плюет, святит своей мочой. Он всевластен, на кончике его мизинца миллионы жизней. Преклонение, вой, стоны, сумасшествие, хвалебные песни, а он пырыщит, а он пырыщит! Все Олька, все Олька! Из неба нырнул в мутную серость.