– –А нельзя ли отключить лампочку?
– –Нет. Если бы это было возможно, мир давно перестал бы существовать. Нашлись бы уже хитрецы, изменившие себе судьбы, все перемешалось, нарушилось и погибло. В неизбежности судьбы крепость мира.
– –Но мне то ты врал. И номер счастливого билета и остальное.
-Остальное – правда.
-Что все?
-Жизнь будет весьма средняя, много несчастий, детей и друзей не будет, затем нахлынет бедность, за ней голод. Старость, мерзкое существование в доме престарелых и единственное светлое пятно – давно ожидаемая смерть, в огне.
-И ничего не изменить?
-Так отснята твоя судьба.
-Но за что?
-Ни за что, просто так получилось. Ты пойми, жизнь это не завод, что сдельная зарплата, сколько заработал, столько и получил, жизнь это случайность. Кому везет, кому нет.
-На нашем заводе так же.
-Ну вот видишь, тогда тем более не нужно грустить. Привычный. Давай-ка споем. Я петь люблю.
-Не хочу.
Положил трубку. Какин поверил услышанному. Жизнь полная несчастий. И ему и ей, и ничего не сделать. Зачем жить такую жизнь. Повеситься, может тогда измениться и ее судьба. Хуже вряд ли возможно, а в лучшую сторону почему бы и нет. На балконе отрезал кусок бельевой веревки, примостил к трубе в туалете. Написал ей записку, чтобы не расстраивалась, виновных нет, он был должен так поступить. Даже заплакал от собственного мужества. Поступает, как подобает настоящему мужчине. Фамилия чепуха, главное человек. Связал петлю, шагнул со скамейки. Жгучая боль, стянувшая шею. Очнулся от телефонного звонка. Почему он жив? Синяки на шее были, веревки нет. Кто снял? 3вонил телефон. Хрипло говорил, руки и трубка дрожали.
-Слушаю.
-Это Семьсук. Я же тебя предупреждал, нельзя идти против судьбы, за это бьют по голове. Ты не послушался, хотел обхитрить. Но мир ведь упорядочен, здесь давно все определено и каждый должен играть свою роль, иначе будет наказан. Ты взбунтовался и будешь наказан. Твой первенец умрет еще в утробе. Второй ребенок умрет во младенчестве от порока сердца. Третий будет дебилом и это будет настоящая ваша мука.
-Но ты же говорил, что детей не будет!
-Не будет, когда вас поместят в дом престарелых.
-Значит, ты знал все заранее?
-Конечно, я ведь просмотрел твою судьбу. Ты будешь несчастным, потому что не был послушным.
-Если бы я не пробовал повеситься, все было бы по-другому?
-Да, но это пустой разговор. Ты должен был повеситься и должен был получить наказание. Такова судьба. Ну вот, расплакался. Не люблю плача. Прощай Какин, я больше не буду тебе звонить, ты теперь не интересен мне, будешь либо скулить о пощаде, либо проклинать, а мне нужно простое человеческое общение. Живи и помни, что как поезду не сойти с колеи до самого конца, так и человек проживет жизнь ему уготованную. Напоследок так уж и быть обрадую тебя. Через несколько месяцев, ты поймаешь семь огромных щук. Это будет мой личный подарок за твои рассказы о рыбалке. Эти щуки не изменят твоей судьбы и лампочка не загорится. А это самое главное, чтобы лампочка не загоралась. Кому нужны наказания? Прощай Какин.
Гудки. Перегрыз телефонный провод и пошел на работу. Чертов телефон, будь он проклят. А жить надо. И ничего не поделаешь.
1999 г.
ВСE
Рано утром Дикая дивизия Григория Куделина вошла в город. Уставший, запыленный поток взмыленных лошадей и посеревших людей. Кое-как держались в седлах, засыпали на ходу, у многих пятна запекшейся крови. Они прошли много верст, забрались из раздольных южных степей в эти лесистые края, усыпанные болотами. Труден был этот путь. Много битв, атак, погонь и бегств. Они побеждали, они отступали, они расстреливали сегодня, завтра расстреливали их. Такое было время. Не осталось и половины из тех, кто пошел за атаманом. Кто погиб, кто сбежал. Некоторые выступали против, их кровь смешивалась с пылью бесконечных дорог. Потому что Куделин не любил недовольства. И едва замечал смуту, сразу же вырывал ее с корнями, не останавливаясь ни перед чем. Он был жесток этот Григорий Куделин. Смел и жесток. Недаром уже год держал он в руках эту хорошо вооруженную орду головорезов, у каждого из которых руки были по локоть в крови. Дикая Дивизия – от этих слов дрожала сама земля, вспоминая сожженные села, начисто вырезанные еврейские местечка и двенадцатый пехотный полк армии Деникина, устлавший собой порядочный кусок донецкой степи. Ночь, обезумевшие от страха люди в белых рубахах, их безнадежное бегство по степи и темная волна окровавленных сабель. Дикая Дивизия вышла на охоту и пила, жадно лакала парующую кровь. Полная луна, от которой не спрятаться, размашистые удары, предсмертные крики, хрипящий хохот, витающая в воздухе жажда убийства и гулкий топот разгоряченных коней. То был праздник для души.
Теперь дивизии было не до веселья. Вчера они проиграли, хоть и вырубили две роты балтийских морячков, хоть и захватили месившую их батарею. Но батарея была не одна, и морячки не закончились, и эскадроны красных казаков рубали с флангов. Пришлось бежать, продираться сквозь леса, переплывать через частые речки, бросать все что набрали за этот поход и уходить. Дивизия была недовольна. Недовольство дивизии означало смерть. Но он был хитер этот Григорий Куделин и он сказал, что впереди их ждет богатый город, где много евреев, купцов, дворян и прочих приятностей, что поход будет здесь окончен и они скоро вернуться в степи, свои любимые родючие степи, где ждут их жены и дети, истосковавшаяся по хозяину земля. Придут домой они с невиданно богатой добычей, и будут жить в достатке до самой смерти, вспоминая былые свои приключения. Атамана послушались, потому что его любили. Никто не задумался бы, если нужно было его убить, но его любили и ему поверили. Хотелось верить, ведь они выжили этой страшной ночью, когда смерть была рядом и каждый слышал ее холодящую вонь, но они ушли, враг был уже далеко и не они лежали на прохладной земле там, где еще вяло гремели пушки. Дивизия хотела выплеснуть свой страх, гульнуть так, чтоб забыть обо всем, и город был очень кстати. Даже такой как Неплюевск, уже несколько десятилетий медленно умирающий и постепенно лишающийся признаков того буйного рассвета, который был здесь во времена господина Покрикина, местного Нерона, творившего дела поистине ужасающие, ходившего походами на соседние деревни, обращавшего горожан в рабство и, наконец, сжегшего город во имя подражания своему кумиру. Как ни тяжело было горожанам иметь под боком деспота, но, благодаря необычайнейшей жизненной силе господина Покрикина, Неплюевск процветал. Скот плодился в невиданных количествах, коровы непрерывно мычали, требуя избавить их от все прибывающего молока, куры неслись по два раза на день, пшеницу даже не садили, но урожаи снимали отменные, до того доходило, что рубль, оставленный под подушкой, через месяц превращался в три. Понятно, что с такими прибылями согласны были терпеть горожане и триумфы, и казни, и гонения на христиан, насилование жен, присуждение любимому коню звания городского головы, и прочие бесчинства, на кои горазд был господин Покрикин, местный Нерон. Но когда сжег он город, и при этом читал богомерзкие стихи о страстях своих грязных, то приехала из губернии комиссия, имущество его разворовала, а самого отправили в сумасшедший дом до конца жизни. Вместе с господином Покрикиным ушло из города и изобилие. Ничего больше не плодилось, даже в нормальных размерах, не говоря уже о прежних. Чиновники шкуру драли еще пуще деспота, и стал город стремительно нищать, превращаясь в село. При смутных временах грабили его уже три раза, и взять в нем решительно было нечего. Но ведь Дикая Дивизия умела пограбить. И едва она вошла в город, как затрещали выламываемые двери, закудахтали редкостные куры, истошные женские вопли, выстрелы, дым загорающихся домов. Все было как обычно, не находя поживы дивизия искала развлечения и находила. Расстреливали коммунистов и купцов, сожгли баптистскую молельню, посбивали выстрелами кресты с церквей, рыскали по чердакам в поисках девок. Несколько новобранцев учились на невесть как занесенных в эту глушь эсерах рубить головы одним махом. Этим умением дивизия славились всегда. Пока бойцы отдыхали, атаман обеспечивал себе безбедную старость. В богатейшем из городских домов, он беседовал с дрожащем стариком о живописи, точнее, о коллекции голландских картин. Старик отпирался, старик рвал на себе волосы и клялся всем, чем только можно. Атаман улыбался, он играл с этим стариком, как кот с полудохлой мышей, и искренне веселился над наивной надеждой выжить. Застрелил, когда причитания надоели. Вскрыл тайник и удовлетворенно погладил картины и еще стопку старинных икон. Он был умен этот Григорий Куделин, он прекрасно знал, что к чему. Да, сейчас он атаман Дикой Дивизии, от его имени женщины рожают недоносков, а мужчины не хотят жить, он командует, он казнит и милует, но придет время – и все будет наоборот. К этому времени он должен быть далеко. Только дураки держатся до конца. Он не был дураком. Главное – вовремя уйти, он хорошо усвоил это правило еще в воровской юности. Нет ничего хуже бедности – тоже испытал. Он хотел жить и жить хорошо. Для этого он и затеял этот поход, чтобы потом вовремя уйти, сесть в Одессе на пароход и сладко жить где-нибудь в Париже. Эти картины – залог такой жизни. Картины и ящик икон. Он был хитрец этот Григорий Куделин. Когда наделавший от испуга в штаны юнкер предложил ему сделку, он не убил, а выслушал. С улыбкой и вежливо. Узнал о коллекции, собранной сахарным магнатом Кутеповым и спрятанной в надежном месте из опасения смуты. Юнкер был сыном Кутепова, знал место тайника и требовал взамен жизнь. Дурачок, он не знал, что никто не может что-то требовать от атамана. Куделин показал ему, что бывает, когда человека сажают на кол. Юнкер все рассказал и получил пулю в лоб, а с ней и вечную жизнь. Он был милосерден этот Григорий Куделин.