Откуда взялась канава поперек дороги непонятно. Куделин слишком задумался и не заметил ее. Телега резко ковырнулась, завалилась на бок, еще несколько метров протащилась по дороге и остановилась. Атаман лежал под деревом, удар о которое остановил его полет. Он был крепок этот Григорий Куделин, он не умер, он быстро очнулся. И услышал чьи-то шепотки. Поднял голову – несколько мужиков торопливо рылись в повозке, уверенные, что ездок мертв. Атаман начал стрелять. Двое упало, еще двое бросились бежать. Куделин подбежал к повозке, схватил пулемет и скосил убегавших. Сел на дорогу, скрученый сильной болью в левой руке. Не иначе как, сломал. Куделин нашел в себе силы встать и осмотреться. Повозка была разбита напрочь. Картины от удара разложились по дороге, как большие карты. Стал собирать их и носить в кусты. Спрятать их здесь, запомнить место, позже вернуться. Когда позже, как вернуться? Куделин гнал от себя эти вопросы, зная неутешительный ответ. Но не мог он просто так бросить картины. Это же Париж, его Париж! Складывал в какой то яме, сверх навалил веток. Дожди конечно, но что было еще делать? Вернулся к повозке. Освободил из упряжи уцелевшую лошадь, искалеченную застрелил. Залез и поскакал. Быстро, хоть и страшно болела рука, но дыхание смерти позади было куда страшнее. Он уйдет, он выживет, он ведь Григорий Куделин. Пусть не Париж, не особняк и не рестораны. Маленький городок, где все дешево и жизнь спокойна. Жизнь! Мадам, вдова, недурно выглядит, владеет лавочкой. Вместе торгуют, вместе живут и долго проживут. Рука забивала все мысли. Больно. И пусть, пусть. Значит он живой, он с каждой минутой отдаляется от костлявой старушки. Он, Григорий Куделин, побеждает судьбу. Он всегда делал невозможное. Сбегал из самых строгих тюрем, уходил из хитрых ловушек, больше года командовал Дикой дивизией и вот победил судьбу! 0тымел как последнюю блядь! 0н хитрец, он хозяин! На юге, в тайнике лежит золотишко и валюта, еще кое-что при себе. На первое время хватит. Ну Гриша, ну жук. Он был сыном шлюхи и конокрада, а стал человеком обманувшем судьбу!
Впереди показались всадники, несколько человек. Атаман бросил лошадь с дороги в кусты, но его уже заметили. Может в лесу, ему бы и удалось затеряться, но кусты и деревья кончились, впереди расстилалось поле. Куделин погнал лошадь вперед, уже зная, что будет, но не веря. Лошадь подстрелили, атаман умело упал на землю, но сломанная рука не прощала даже умелых падений. Едва не потерял сознание, топот приближался. Вот они уже рядом, вскинул пистолет и тут же несколько пуль разнесли правую руку. Опытные попались бойцы, ждали подвоха. Куделин понял, что конец. Футляр, судьба оказались сильнее. Значит все таки расстрел. Он так ослаб, что даже не было сил злиться. Его обыскали, взвалили поперек коня и повезли куда-то. Кровь из раненной руки оставляла прерывистый след. Он наверняка умрет, не доехав до города. Потерял сознание. Очнулся от холодной воды.
– Здравствуй Гриша. Узнаешь?
Это был Жныкин, красный командир. С ним еще какие-то люди. Особенно приметный один, со щелью на лбу и сжатыми кулаками. В глазах у него только холод, зима в глазах.
– И знаете орлы кого вы изловили? Самого Гришу Куделина, атамана Дикой дивизии! Что ж это ты Гриша мотаешься по дорогам один да еще на незаседланной лошади? Или погнали тебя твои головорезы?
– Везите в город.
– Это еще зачем?
– Расстреливать.
– Что ты Гришаня, и не надейся даже на такую льготу. Ответишь ты за всех , кого убил.
– Я ведь офицерье.
– И офицерья много, согласен. Это тебе зачтется, но ведь и нашего брата ой немало ты погубил. Помнишь морячков две сотни балтийских. Ведь золотые были ребята, а ты их порезал всех. Они ж за революцию, за счастье стеной были, а ты их в расход. Вот за них и будет тебе сейчас тошно.
– Меня чекисты должны в городе расстрелять.
– Нету братец никаких чекистов в округе, они вперед бояться лезть, все по тылам больше чистят. И в город тебя никто не повезет. Здесь тебе кое-что устроим. Как ты любишь – на коле.
– А офицерье?
– Если бы не офицерье, то резали бы тебя на части, пока ты не закончился. А ну вкопать в землю кол хороший!
– Суки!
Стучал топор, рвали землю лопаты.
– Тебе здесь хорошо будет, раздольно. Вон березовая роща, речка недалеко, птички поют. Это тебе тоже за офицерье.
Но как же стена? Ведь должны были расстрелять, и в помине не было кола! Обманули! Страшная смерть. Уж лучше было сидеть в городе и ждать. Тогда бы только расстреляли. Эти не дадут просто умереть. Жныкин, чертов морячок, как же его драли, сколько людей положили, а он выжил. Подкрался и скоро сплетет лапти Дикой дивизии. Плевать на дивизию, эти пьяные свиньи заслуживают смерти. Но почему он, Григорий Куделин, умный, хитрый, сильный, много повидавший, почему он должен умирать. Кто дал ему эту судьбу? Бог? Он ненавидел того, кто пишет судьбу, кто бы он ни был. Если бы смог достать, то сразу же пристрелил бы его. Потому что несправедливо, какое-то говно будет жить, а он, лучший, должен умереть. Неправильно!
Столб вставили в яму, засыпали землей и тромбовали теперь прикладами.
– Хороший столб, Гриша. Как раз по тебе.
Жныкин будет жить, а он нет!
– Даю тебе три минуты, последних. Подумай, скажи, если будет что, может помолись. Перед смертью часто молятся. Минуту эти тебе из моего уважения. Хоть и сволочь ты, но боец изрядный, замечательный. Жаль не туда пошел ты, а то с тобой бы побыстрей счастье мы обустроили. Но уж не по нашему. Часы у меня трофейные, немецкие, точные, так что не обману. Вот, началось.
Весь отряд как-то затих. И всего то десятков семь-восемь. Как клопов могла их дивизия раздавить. Но спит дивизия, полумертвым пьяным сном спит. И будет спать, пока не перебьют ее. А он, атаман Григорий Куделин, уже на пороге смерти. Ему дана чепуха, уже меньше. Как быстро идет время, будто понесшая лошадь. О чем думать перед смертью? Похожа была его жизнь. Сначала дела, бега от полиции, тюрьмы, снова дела. Потом походы, перестрелки, рубки. Что об этом вспоминать, все на одно лицо. О мечтах еще глупее вспоминать, не сбудутся они, сидеть ему на колу. Молиться? Зол был на бога за упорство в судьбе. Ну что ему стоило отступить, дать выжить, он бы пудовые свечи в благодарность бы ставил. Нет же уперся, старый дурак ни в какую. Ну и пошел куда подальше! Что ж делать? Время уходит, его жизнь уходит, навсегда уходит, умрет он. Лежит атаман смотрит в небо в последний раз. И травы запах в последний раз, дышит последние разы, все послед нее! Глянул на часы Жникин, хмыкнул. Все.
-Застрели!
Подняли его и опустили на кол. Сантиметр за сантиметром оседал он воя от боли. Потом хрипел, через несколько минут затих.
– Получил свое. Теперь и с дивизией так же, хана им. Поехали Хребто счастье строить.
Отряд зарысил по проселку к городу. Среди белых березок и зеленной травы остался кол. На нем был бывший атаман Дикой дивизии. Он был похож на ободранного цыпленка, этот Григорий Куделин, цыпленка насаженного на вертел. И первые мухи уже садились на пятна крови. Пока еще боязливо, пока еще осторожничая.
1998г.
ЖОПОЛИ3
(апофеоз науки)
Это место досталось мне нелегко. Был большой конкурс, более полусотни претендентов, причем подготовленных, настроенных на победу и готовых ради этого на все. Нет ничего удивительного: трехразовое питание, мясное, мягкая кровать, жизнь как за каменной стеной да еще деньги на карманные расходы. Поди найди сейчас такую лафу. Поэтому борьба развернулась нешуточная, в несколько туров. Сначала мы показывали свои языки и отбирались счастливцы-обладатели самых длинных и шершавых. Затем выбирали более крепких здоровьем, ленивых и умных. Я был не самым здоровым, не самым ленивым и уж тем более не самым умным, но во мне, к неописуемой радости, оказался наиболее оптимальный подбор этих качеств. К тому же и язык был длинный, на ощупь схожий с гусиной кожей. В общем я выиграл и получил счастливый билет. Когда узнал о победе, то не спал ночь. Ходил по комнате и думал, что наконец-то устроил свою жизнь. Это очень важно устроить свою жизнь. Попасть в струю, иначе останешься на обочине, будешь неудачником, серой тенью, слабаком, никем. Самое страшное стать никем. И я обезопасил себя от такой возможности. Да, мне не удалось стать хозяином жизни, человеком с уверенным взглядом и толстым затылком, богачом и властителем. Но я и не буду жалким ошметком, инженеришкой за 25 долларов. Ошметки ходят в замусоленных пальто и протертых пиджаках, но смотрят на меня свысока. Он продался, он жополиз! Я смеюсь над их возмущением. Жалкие дураки. Да я лижу жопу, но делаю это за привольную жизнь. Питание, досуг, безопасность, все это есть у меня и будет. А за что лижите задницы вы? Ага, слышу вой. «Мы не лижем задниц! Мы гордые!» Войте, войте, лгуны. Грязь! Это они то не лижут! Да они как раз лижут побольше меня! Я одному, они многим! Лижут своим начальникам, крупным и мелким, чтоб не выгнали с работы за тридцать баксов, лижут бандитам, чтоб не трогали, лижут женам, чтоб не ушли. Женам зря, те уже никуда не уйдут. Кто мог – уже ушли или почти явно перепихиваются с Васей Жуком, хозяином четырех палаток на базаре. Так что дорогие вы наши гордецы, не лижите задов вашим женам, если до сих пор не ушли они, значит некуда им идти. Значит не лишат они вас тех торопливых моментиков, когда чувствуете вы себя мужчинами, хотя по сути лишь кобеля.