Мы разумеется много спорили о природе темноты. Особенно вначале, до того, как Саша нащупал решение. Очень хорошо помню вечер, когда мы, как два школьника в совершенном отчаянье, взяли лист и начали на нем на правой стороне выписывать вопросы, а на левой факты, которые мы точно знаем. А там много было удивительного Вот, например, вы знали, что все вышли из темноты в разное время? В один день, да, но время было разным колебание в пределах 6 часов. А ведь это крайне важно. Второй момент, Саша, утверждал, что по его часам он провел в темноте не более четырех суток, Ерко насчитал порядка недели, Ирочка почти 12 дней. И все это, заметьте, по показаниям более-мене точных приборов. Меня, помнится, очень поразил следующий факт: Почти все прошедшие через этот, скажем опыт, отмечали, что одним из сильных страхов был страх голода. Так как запасы пищи, более или менее быстро подходили к концу. Как правило, все они были выпущены их темноты как раз в тот момент, когда голод стал реальностью. Между тем, Саша утверждал, что у него практически не было продуктов изначально. Но потребности в пище он и не ощущал. Вот как он сам объяснял мне это - я иногда записывал то, что мне казалось важным: "Я сразу понял, что то, что происходит, на столько сильно отличается по своей природе от привычного нам мира, что никакие физические, биологические, если угодно, физиологические законы привычным нам образом действовать просто не могут. После этого, я перестал бояться голода, и, действительно, не испытывал необходимости в питье или пище. Иногда мне кажется, что если бы я принял решение летать, я бы смог преодолеть тяготение".
Потом вот еще. Саша сразу обладал возможностью приоткрывать туда проход. Позднее он пришел к выводу, что это собственно и есть ключевая функция учителя, но об этом позже...Так вот ему это давалось относительно легко, я бы даже сказал естественно, прочие же не только не могли туда вернуться, но, в большинстве случаев возвращения боялись. Но это все мелкие, на ваш взгляд, наверное даже второстепенные проблемы. Основных вопросов, как вы понимаете было 2 - какова природа этого явления, и почему именно эти люди оказались ему подвержены.
И тем не менее именно через ответы на частные вопросы, мне кажется, Саше удалось сформировать свою версию.
Отрывок рукописного текста
Учитывая мой опыт, абсолютно очевидным становится несостоятельность гипотезы о наличии прямой зависимости (преимущественной зависимости) длительности пребывания в темноте от каких либо физических/биологических ограничений испытуемого. Наиболее вероятной кажется версия, М. Будыко о том, что темнота была для нас подобна инкубатору. И время нахождения определялось нашим внутренним потенциалом и желанием к обретению себя на некоем новом уровне. Необычность всего произошедшего, мучительная рефлексия (отмечалась всеми взрослыми участниками эксперимента), наконец страх и неизвестность, все это вероятно выступало катализаторами, или, если угодно, ферментами данного проце6сса. Те, кто захотел и смог победить своего минотавра, те у кого была в руках нить любви, нить возвращения в обычный мир, те выжили.
Вставка другим почерком
Сейчас я понимаю, что, наверное, никогда не любил людей. Отношения наши скорее определяли страх и недоверие. Да вот так странно. Я - экстраверт, "душа компании". Впрочем, так ли уж это необычно, если подумать? Вот, например, страны, боящиеся агрессии, тоже стремятся окружить себя кольцом подконтрольных территорий. Я - вынужденный экставерт, экстраверт-разведчик, экстраверт-параноик, ищущий контакта с людьми, чтобы узнать, насколько они опасны, и попытаться опасность эту минимизировать.
Чего я боялся? Конечно разоблачения. Как там у Щербакова:
"Нет, я не сильный,
Нет, я не храбрый,
Нет, я не добрый,
я - очень злой"
Я все плохое про себя знаю, и страшно боялся, что мне крикнут это в лицо. Калека и кривое зеркало. Теперь страх отступил. Одиночество, которого я бежал, стало для меня лучшим лекарством. Бесконечное, непреодолимое, абсолютное одиночество. Все почему-то говорят про темноту, неизвестность, отсутствие продуктов. Не знаю... Меня это почти совсем не заботило. То есть заботило, конечно, но не это было главным. В отсутствии внешних раздражителей, мне не чем было заглушить внутренний голос. Иногда голос звучал тихо, почти ласково, иногда громко и сурово, как орган в Домском соборе. Порой мне начинало казаться, что напротив меня сидит мой двойник, человек, которого я обидел, мама, учитель. Я проживал свою жизнь минута за минутой, разбирал ее. Только теперь мне было лучше видны причины и последствия. Мне пришлось заглянуть в себя. То, чего я так боялся и бежал всю жизнь внезапно и неотвратимо настигло меня. Я вспоминал, говорил, спорил и понимал, понимал, понимал. Так я и провел эти дни. Под конец, я заметил, что мне стало почти хорошо самим с собой. Я увидел себя, судил и простил. Страх ушел. Меня вернули к людям...