То же чувство испытывал он и по ночам, когда внезапно просыпался и, прислушиваясь к ровному дыханию Джоан, смотрел сквозь мелкую сетку окна на залитую лунным светом поверхность воды.
У крайнего дома он свернул на песчаную дорожку. Фары осветили потемневшие от времени старые доски стены, приблизились к ней совсем близко и погасли.
Джоан остановила машину чуть дальше, возле забранной сеткой входной двери.
Они почти одновременно заглушили моторы. Вокруг стояла тишина, воздух был тяжел от ночных испарений.
Обитая бесцветным мутноватым нейлоном ванная напоминала крышу «Келгринс-дилижанса», но здесь шумы не поглощались — сквозь тонкую перегородку был слышен и плеск воды, и легкие шорохи. С тех пор как Джоан работала в дельфинариуме, она купалась без конца — после того как выходила из дельфинариума, перед выходом из дома и возвращаясь домой. Казалось, она пытается смыть в себя запах соленой застоявшейся воды, который всегда был в бассейне с дельфинами.
Ее джинсы и кофточка валялись на полу.
Из постели Состру виден был закуток с ванной и Джоан под душем, за занавеской, — дверей внутри дома вообще не было. Он подумал, где бы ни находилась Джоан в их доме, на нее всегда можно смотреть.
— Состр! — крикнула она сквозь шум воды. — Ты спишь?
— Нет.
— Не спи!
Джоан подставила лицо под струю воды, вода стекала с резиновой шапочки на ее острые груди. Состр молча любовался ее гибкой фигуркой. И совсем не оттого, что они с Джоан оба были чернокожими, подумал: как бы прекрасно ни были сложены белые юноши и девушки (а он видел многих спортсменов и спортсменок, черных и белых), черные всегда выглядели более стройными. Талия у них была тоньше, движения отличала неповторимая, врожденная грация и сдерживаемая стремительная сила.
Пегги долгие годы прыгала в воду с трамплина. У нее было мускулистое длинное тренированное тело, она в совершенстве им владела, прекрасно плавала и ныряла, но, когда эти две молнии — черная и белая — проносились под серо-голубой водой дельфинариума, Джоан всегда выглядела более выигрышно: казалось, она была рождена в морских глубинах.
Шум воды за занавеской стих, Джоан растирала тело короткими энергичными движениями. Потом подняла руки, сняла шапочку, резко раздвинула занавеску — светло-шоколадное изваяние, усеянное жемчужными каплями.
Она улыбнулась, шагнула к нему.
Состр лежал неподвижно. Оранжевая луна заглядывала в окно. Чуть уловимый рокот бескрайних водных масс и шорох тростника казались совсем близкими.
Он ощутил влажную теплоту и знакомый запах тела Джоан, его неукротимость, страсть, которая словно переливалась в его тело. Но и позднее, когда любовь к Джоан захватила его целиком, его не покидало чувство недовольства собой: какой-то другой Состр — усталый и холодный — наблюдал за Джоан иронично-насмешливо, изучающе и одновременно снисходительно.
И братья Роджерс — Ральф, неожиданно нагрянувший к ним сегодня, и младший, Брайан, которого Джоан привела в «Келгринс-дилижанс», — не выходили у него из головы. Он чувствовал себя виноватым в том, что никого не предупредил о прибытии Великого Дракона, хотя не знал пока, да и не мог знать, чем обернется этот визит для всех, для него… Он еще не знал, что белые братья ворвались и в его личную жизнь.
Если бы Джоан не привела к ним Брайана, он предупредил бы своих друзей о возможной опасности — ведь почти все они были в этот вечер в «Келгринс-дилижансе».
Второй Состр, рассудительный и насмешливый, язвительный и обеспокоенный, словно со стороны наблюдал за их ласками, слушая нежное воркованье Джоан. Он верил, что сейчас она принадлежит ему, только ему, и ничто в эту минуту не могло разубедить его в этом. Но он знал, что она ему изменяет. Странное, неудержимое влечение толкало ее иногда в объятия белых мужчин, только белых. Словно какое-то необъяснимое любопытство. Она тут же их забывала. Но Состр — помнил. Он ненавидел ее и в то же время безумно любил, своими ласками он хотел бы вытеснить из ее памяти все пережитое ею с другими и…
Джоан заснула.
Он лежал в полузабытьи. И даже когда сон окончательно сморил его, чувство вины не прошло — ему снилось, что он безудержно скользит по чисто вымытому полу в зале ожидания, не в силах удержаться на месте…
Только под утро, в самые прохладные, спокойные часы, он заснул крепко, без сновидений, а проснувшись, почувствовал себя отдохнувшим и бодрым.
Джоан продолжала спать — теплая, шоколадная на фоне голубой простыни, которой была застлана широкая низкая кровать.