В салоне Рана было полно людей. Кто-то встал, освободив для нее крайний табурет у бара. Поторапливайся, Мерилин, дурочка, тебе хорошо известно, что я пью, и не заставляй меня ждать!
Она высоко подняла бокал — над людьми и их судьбами, — величественная и изящная, точно жрица, залитая потоками красного света.
Потом чья-то рука обожгла ей колено.
— Убирайся, Сезаро! Ты мне противен! — оттолкнула она его.
Гейл мерещилось, что она то погружается в зеленые тяжелые глубины вод, то взлетает над горами и морями. Она взглянула на часики, четко различила две золотистые стрелки, рассекавшие пополам циферблат одной отвесной прямой линией, но не могла сообразить, который час.
— Где Ран, Мерилин?
Мерилин спряталась — сначала сама за собой, а затем за другой девушкой из бара.
— Идиотка! — нахмурилась Гейл.
Повернулась к кабинам — не вернулись ли уже Дороти Эстен и доктор Уайлдер.
— Послушай, Мерилин, что ты прячешься? Ты видела тех двоих? Я знаю, почему они здесь вдвоем! Ты мне только скажи, всегда они перед этим приходят выпить? Наверняка доктора Уайлдера уже разыскивают! И Дороти Эстен тоже!
Гейл уставилась в одну точку.
«Не кричи, Марк!»
Изъеденные оспой щеки Марка дрожали.
«Смотри! Смотри, бьется ли еще у Эда сердце? Тебя ожидает то же самое, невежа, то же самое! Всегда кто-то должен искупать перед небесами чужую вину!»
Гейл расхохоталась, закрыв лицо руками. Неприлично так смеяться, когда никто вокруг даже не догадывается, что ее рассмешило. Полицейские непременно разыщут их, сцапают их, когда они будут вместе — это вы называете гольфом, доктор Уайлдер? А вы, аскетичная, строгая Дороти?
Вой сирены звучал совсем близко. В салоне вдруг воцарилась тишина. Клубы табачного дыма вились вокруг вентиляторов. Потом полицейская машина проехала мимо, вой сирены стих.
«Когда приедут за мной, — подумала Гейл, — вой будет приближаться, а не удаляться… Тогда я отправлюсь за тобой, Эд, и за тобой, Джонатан…»
Ей стало грустно, она не обращала внимания на слезы, которые текли по лицу — светлые, неторопливые, смывающие тушь с ресниц. Тогда Сезаро протянул ей маленькую, но сильную руку, помог встать и повел ее к себе. Она шла осторожно, покорно, в то же время с тревогой прислушиваясь, не прозвучит ли сирена прежде, чем она увидит Рана.
— Мы ведь ненадолго?
Ноги ее сами угадывали направление — бесшумные и легкие, они несли ее но вылинявшему паласу на полуосвещенной лестнице.
Сезаро ее поддерживал.
«Где ты, Джонатан, милый? — вслушивалась в собственный крик Гейл. — Мне трудно без тебя!»
Вокруг было тихо, затаенно, высоко в вечернем небе тускло поблескивали окна «Остин энд Берджис», зелень газонов на Мейн-стрит потемнела. Гейл понимала, что всему пришел конец, приближается конец, и не чувствовала вины ни перед Ненси, ни перед Джонатаном — только отвращение, когда Сезаро ее обнял.
Из глубины души вырвалось и взорвалось мучительно сдерживаемое напряжение, легкость и божественная свобода распростерлись над ней и долго ополаскивали ее помутившееся сознание. Наконец все замерло, успокоилось, и она медленно исчезла среди концентрических волн, которые баюкали ее. Она чувствовала рядом с собой Сезаро, слышала его сопение, и над робким мерцанием светлых созвездий в ее голове все так же тайно и безнадежно таяла в ночном небе необычность этого дня.
Она встала. Оделась.
— Ты куда? — сказал Сезаро, пытаясь ее удержать.
— Оставь!..
Она взяла туфли и, опираясь о стену, стала спускаться по лестнице. Она очутилась в заднем салоне, и привыкшие к темноте глаза тут же разглядели запачканные обои, вылинявший, протертый палас перед облупленным баром. Окинув взглядом мужчин — бородатых, неопрятных, — она всмотрелась в белые как мел лица девушек с густо подведенными глазами и медленно побрела к выходу. Издали заметив голову Рана — ей всегда нравилось его энергичное, волевое лицо, — она направилась к нему.
— Ран!
Он обернулся, в его серых глазах пробежала тень.
— Ран! — крикнула Гейл, хватаясь за него.
Мерцание светлых созвездий усилилось, ослепило ее, и она поднесла руку к глазам. Она не замечала удивленных лиц, но поняла, что наступила тишина. Посмотрела на туфли, которые держала в руке, на перекошенную юбку, не застегнутую до конца блузку…
— Где Джонатан, Ран? Ответь мне хотя бы сейчас, прошу тебя! — всхлипнула она.
Ран смотрел поверх ее головы на темный проход в задний салон, на лестницу, ведущую на верхний этаж. Потом он обернулся к Мерилин, и ее яркие губы что-то произнесли.