Дэби Лин рассмеялась и отбросила в стороны пышные каштановые волосы — казалось, они высосали все соки из ее лица, таким оно было маленьким. В отличие от большинства девушек, которые собирались здесь, она по крайней мере была чистоплотна, и сейчас ее волосы искрились в лучах заката.
«Сколько же ей лет? — попытался вспомнить Корм. — Сколько нам лет, в сущности? И что, черт побери, стало со мной? Я как будто прозреваю и только сейчас открываю окружающий мир!»
Он ощущал какую-то пустоту в груди, это было нормальным после долгих часов оцепенения, но почему так стучит сердце? Эти глухие звенящие удары, которые распирают грудь!.. Он нагнулся, чтобы уменьшить громкость марвиновского магнитофона, и почувствовал на своем плече легкую руку Дэби Лин.
— Заглянем туда, Корм?
Корм повернул голову к усевшимся за «корветом» хиппи, но даже не взглянул на номер машины — конечно же, он синий, с желтыми цифрами, значит, они из Нью-Йорка, а может, из Калифорнии?
«Это меня не интересует, Дэби Лин. Ничто меня не интересует, — подумал он. — И какая разница, кто они?»
Они собирались тут по привычке — в долгом, раннем закате, когда в домах на противоположном склоне в будничной тишине оранжево вспыхнувших окон обедали благополучные семейства и воздух все еще дрожал над машинами в аллеях среди зеленых газонов; они съезжались сюда не сговариваясь — с окраин города, со всего штата, иногда со всей страны; кивнув головой или небрежно кинув: «Привет», сходились, занимались любовью; бывало, что и рожали прямо здесь. Продавали друг другу героин и тут же делали себе инъекции. Чужие друг другу, но объединенные общим убеждением, что раз и навсегда разрушили все преграды — только потому, что хватило дерзости свернуть сюда, на этот берег канала (как, впрочем, и на сотни подобных сборищ, разбросанных по всей стране), к подножию каменного мавзолея, приютившего убитого семьдесят лет назад президента Маккинли{6}.
«Вы готовы? Вы готовы? Вы готовы?» — спрашивал запыхавшийся Ричард Младший своих слушателей, а те исходили в крике под гром оркестра. Темное изваяние Дэзи Лин застыло на асфальте.
— Люсиль вернулась, Корм! — сказала ему Дэзи Лин пересохшими губами.
«Вы готовы?» — крикнул в последний раз Зубастый.
Пустота в его груди — бездонная, темная — поглотила все его чувства, мир вокруг него затих, посветлел.
Только сердце глухо стучало, будто раскачивая все его тело.
«Сердце мое!» — промолвил он, обессилев. Ему казалось, что он видит свое сердце — увядшее, изнемогшее, бескровное. Он чувствовал: щеки его напряглись, стали холодными, гладкими.
Но он был спокоен, неуязвим, чужд всему и всем. Ничто не волновало его. И в то же время он понимал, что нетерпение его обострилось, недовольство поднималось в душе, будто он никогда и не был свободен, независим, счастлив.
«Чем я недоволен? — спросил он себя. — Неужто все было обманом, напрасно потерянным временем?»
Обескровленное сердце глухо раскачивалось в его груди.
— Я с тобой, Корм! — дошел до его сознания голос Дэзи Лин.
Они пошли втроем — он и две девушки.
Марвин все в той же позе сидел на своей машине.
Было так привычно идти мимо стоящих автомобилей и беззаботных хиппи возле них, что в первый момент Корм и сам не поверил, что они идут к Люсиль. Он еще не видел ее, но знал, что увидит, и потому, наверное, была такая сумятица в мыслях и так дрожали ноги.
За «корветом» сидели хиппи, облокотившись на разноцветные ранцы с алюминиевыми застежками (такие ранцы легки и удобны в пеших путешествиях). Среди усталых, бледных молодых лиц Корм сразу же выделил мужчину с медной гривной, надвое делившей его чистый лоб и стягивающей его волнистые седеющие волосы.
Мужчина поднял к нему тонкое, энергичное лицо, и Корм ощутил, как его с ног до головы обжег знакомый холод: он, в который уже раз, был изумлен не столько своей похожестью на него, сколько тем, что именно таким он предстает в своем собственном воображении. Он был белым, этот мужчина, с многолетним тропическим загаром человека, живущего под открытым небом, сухой и мускулистый. В его светлых пронзительных глазах тлело мнимое спокойствие сильных, опасных идолов, в поисках которых хиппи рыскали по всей стране — для того, чтобы им подражать. Его куртка и джинсы, хотя и вытершиеся на локтях и коленях, были какими-то особенными, с бесчисленными серебристыми заклепками, грубыми и стильными одновременно. Закатанные рукава открывали сильные руки с набухшими венами.
— Привет! — сказала Дэби Лин, языком засовывая подальше в рот жвачку, чтобы не мешала говорить.