«Ужасный миг!» — повторил Корм и лишь теперь, спустя почти два года, впервые спросил себя: а что, собственно, имела тогда в виду Люсиль — их бездействие? Или, может быть, однообразие будней, или бесперспективность, или то, что они бросались в неизвестность, которая по крайней мере щекотала им нервы?
— Корм, — попросила Дэби Лин, — давай объедем наши старые места. В честь Люсиль.
С наступлением мягкой предвечерней прохлады все как-то приумолкли.
— Хорошо! — громко сказал Корм. — Едем!
Хиппи возле машин задвигались, что-то ленивое, беззаботное и развязное было в их походке. Пешие тоже встали, застегнули ремни своих ранцев и ждали, оглядываясь: если поедут все, значит, едут и они, только вот в какие машины садиться?
Люсиль тихим голосом говорила о чем-то с Джоем; Джой не сводил с Корма глаз, но в этих серых, острых глазах не было ни любопытства, ни удивления. Не было ничего.
«Кто он? Что связывает его с Люсиль?» — спросил себя Корм, но не стал задерживаться на этой мысли. Его охватило привычное в этот час возбуждение, жажда непрестанного движения, которое обгоняло его разум, его мысль и толкало к почти инстинктивной сообразованности с обстоятельствами, в которых он оказывался. Всколыхнувшееся теплое чувство — романтично-милое, далекое и, может быть, поэтому особенно прекрасное оттого, что он так близко видит Люсиль, — заставило его забыть недавнее ощущение безысходности и вновь почувствовать себя тем идолом, каким он был когда-то и каким его многие все еще считали.
Крик, подобный лаю Ричарда Младшего, — необузданный, неистовый, срывающийся, рожденный как бы самим ритмом рок-н-ролла, его медными и ударными инструментами, — вырвался из груди Корма.
И он мгновенно приковал к себе взгляды, наэлектризовав сборище расслабленных хиппи у подножия каменного мавзолея.
Полицейские на другой стороне канала вскочили в машины.
А Корм как будто увидел себя со стороны — свое поднятое, энергичное, мужественное лицо, волнистые, длинные, свободно спадающие на плечи волосы — и, возбужденный, ликующий, упругой походкой направился к своему подновленному, мощному «доджу».
— Корм! — окликнула его Люсиль. — Я поеду с тобой.
С треском захлопывались дверцы, кое-где уже форсировали двигатели, пешие хиппи наспех сваливали ранцы и спальные мешки в открытые багажники, рассаживаясь в машины.
Джой понимающе кивнул Люсиль и открыл низкую, широкую дверцу «корвета». В тот же миг возле другой дверцы встала Бекки Уэскер — совсем молоденькая, с длинными русыми волосами. Ее небесно-голубые глаза невинно смотрели на Джоя.
— Я хочу с тобой! — сказала она.
Вместе с Джоем они погрузились в мягкие глубокие сиденья. Бекки перекинула волосы на грудь — настоящий золотой водопад, в котором теперь виден был только изящный носик, покрытый едва заметными веснушками. Мотор взревел, но сейчас же успокоился, его огромная мощь как будто еще больше вытянула удлиненный капот машины.
Холодные глаза Джоя следили за Люсиль.
«Иди к дьяволу!» — мысленно обругал его Корм и сел в машину.
Перед тем как сесть с другой стороны, Люсиль скользнула взглядом по «корвету». Лицо ее едва заметно побледнело…
Корм улыбнулся. Ему хотелось сразу же нажать педаль до отказа. Но за ними следили полицейские, да и никто, видимо, не собирался обгонять его.
Люсиль села рядом с ним — такая тоненькая, теплая. Как и когда-то раньше, она держала свои округлые, высокие колени плотно сжатыми, и Корм лишь сейчас заметил ее мягкие коричневые сапожки из настоящего велюра.
— Едем?
— Едем!
Передние колеса коснулись асфальта. В последнее мгновение, вместо того чтобы повернуть налево, Корм взял вправо, под знак, запрещающий поворот. В опущенное стекло со стороны Люсиль слышались крики Ричарда Младшего, глухой рев двигателя «корвета», и Корм почувствовал, как за ним покатила, потянулась вереницей вся колонна, и медленно, вызывающе направился к асфальтовому кольцу в ухоженном парке у мавзолея убитого президента.
Уткнув острый подбородок в ямку над ключицей, Люсиль искоса смотрела на Корма.
— Ты все тот же!
Корм приоткрыл рот. Перевел дух. И, не поворачивая к ней головы, спросил:
— А ты, Люсиль?..
Колеса подбрасывало на ребристых порогах, пересекающих через равные интервалы асфальтовое полотно. На кольце тоже были запрещающие знаки, но Корм знал: при превышении допустимой скорости машины просто сильно било об эти своеобразные барьеры и трясло, как эпилептиков, готовых вот-вот развалиться. Однако продвигаться вперед было вполне возможно. Но даже и такое — трясущееся, ревущее, подозрительно кроткое — шествие было внушительным. Помощники шерифа наблюдали за ним издали, не останавливая за мелкие нарушения. Это была старая, испытанная тактика: можно было задержать хиппи позднее, когда, взбесновавшись, они совершат нарушение или просто пакость, за которую их можно будет арестовать на законном основании.