Часами напролет дремлют они, безучастные ко всему окружающему. Изредка, словно разбуженная каким-то сигналом, вся эта громада начинает лениво, медленно шевелиться. Туловища поворачиваются, когти скрипят, панцири скрежещут. Зловонный дух колышется над ними. Раскрываются пасти с острыми пилообразными зубами. Свирепые, остервеневшие от жары, со слезящимися глазами, вцепившиеся друг в друга мертвой хваткой, аллигаторы оживают.
Следы новых укусов вскоре темнеют — тропическое солнце быстро подсушивает кровь.
Потом вся громада вдруг затихает под палящими солнечными лучами, и снова часами напролет безучастно дремлют аллигаторы в солнечной горячей слизи, ленивые, неподвижные, кроткие…
— Состр!
Стоя на пороге зала ожидания, возбужденная и как всегда спешащая, Джоан укоризненно смотрела на него.
Но он любил этот ее особый тон, каким она произносила его имя, — она словно впитывала всего его своими алыми молодыми губами. И сейчас, несмотря на усталость, сквозившую в голосе, этот тон понравился ему.
Чтобы не выдать своих чувств, он не обернулся, продолжая мести пол. Широкая щетка на длинной палке была крепко зажата в его левой руке.
— Ты почему здесь, Состр?
Состр невозмутимо шагал за щеткой, оставляя позади блестящую чистую дорожку, в которой, словно в воде, отражался струящийся с низкого потолка неоновый свет.
В зале ожидания почти не было народа. Последний в этот день самолет Юго-восточной авиакомпании приземлился совсем недавно, и прибывшие пассажиры смешались с нетерпеливыми встречающими еще до того, как заглохли его мощные двигатели. Чемоданы, пестрые баулы, сумки на колесиках с клюшками для гольфа, теннисные ракетки, клетки с собаками — все мгновенно убралось из вестибюля к ждущим у выхода автомобилям. По ту сторону непробиваемой стеклянной стены мощные прожекторы полировали пустые в этот час бетонные дорожки летного поля, словно посыпанные серебряной пылью. С другой стороны здания аэровокзала простиралась уже погруженная в сон автостоянка, расчерченная четкими линиями, освещенная желтыми гроздьями фонарей, свисающих с каждого столба.
Притихли взлетные полосы с выстроенными в ряд ярко раскрашенными частными самолетами — тонкими, похожими на комариков рядом с тяжелыми, неуклюжими серебристыми лайнерами, но автомобили, несмотря на поздний час, сновали всю ночь по асфальтированной аллее.
Вслед за пассажирами через зал ожидания прошли усталые парни в летной форме — экипаж самолета. У каждого была в одной руке сумка, в другой — форменная фуражка; у выхода они приостановились и, хотя другие двери тоже были открыты, все-таки прошли мимо Джоан. Первым шел — Состр почувствовал, как у него замерло сердце, — пилот Брайан Роджерс, голубоглазый, в темно-синей форме, с зачесанными на косой пробор волосами.
Остальные проследовали за ним — и все они одинаково всматривались в шоколадное лицо Джоан, обрамленное почти прямыми темными волосами. У нее было удивительно привлекательное лицо — капризно вздернутый носик, чувственно вздрагивающие ноздри, соблазнительные яркие губы. Она стояла, не уступая дороги экипажу, и парни проходили, почти касаясь ее, но ни взгляды, ни их явный интерес, кажется, не трогали девушку. Состр не сомневался в этом, но все же думал: «Хоть бы она так и стояла, не трогаясь с места!»
Джоан даже не изменила позы — стройная, обтянутая тесными джинсами и легкой зеленой блузкой, не скрывающей острых бугорков ее грудей.
Парни прошли наконец и словно растаяли в ночи.
Дойдя до противоположной стены, Состр ловко перевернул щетку. В зале ожидания было довольно чисто, но кое-где на полу валялись смятые салфетки, скомканные обертки от конфет и бутербродов и мелкий белый песок — там, где недавно толпились встречающие. Щетка ловко подхватывала мусор, и на влажном чистом полу оставались только следы его кедов.
Джоан, не меняя позы, наблюдала за ним спокойными, равнодушными глазами. В стороне за стойкой Гордон, потный от напряжения, в расстегнутой рубашке со съехавшим на сторону галстуком, быстро заполнял квитанции пассажиров, которые не получили свой багаж: в Атланте, на этом воздушном перекрестке, при пересадке с одного самолета на другой обязательно что-то путали, и каждый вечер Гордон должен был разбираться с пассажирами и багажом, оправдывая все неполадки курортным сезоном и устраивая недовольных в последний — дополнительный — самолет.