Пассажиры, чьи чемоданы еще не прибыли, сердились, возмущались, но Гордон был невозмутим — его не так-то просто было сбить с толку. Левша, как и Состр, он стремительно заполнял бланки, засыпая пассажиров вопросами — когда-то он так же стремительно забрасывал мяч в корзину противника, — но в отличие от Состра, который и в самую большую запарку только промокал лоб, Гордон потел так обильно, что возмущенные пассажиры в конце концов замолкали, обескураженные видом его залитого потом лица.
В сущности, Юго-восточная авиакомпания не очень-то волновалась из-за этого постоянно задерживающегося багажа: он прибывал с первым же утренним самолетом, и Шарли на своем грузовичке развозила его по назначению. Платили ей за это служащие Атланты, а так как деньги вычитались из их зарплаты, они, конечно, старались поменьше ошибаться. Но Шарли была заинтересована в том, чтобы задержавшихся вещей оказывалось как можно больше. Авиакомпания, ничего не теряя, сохраняла свой престиж: ошибки бывают, это естественно в разгар сезона — много пассажиров, много вещей. И если какой-нибудь потный от возмущения толстяк записывал у себя в блокноте, что его багаж должен быть доставлен ровно в одиннадцать — именно в это время раздавался звонок, и хрупкая Шарли появлялась в гостиничном номере с тяжелым чемоданом: «Дорогой, помоги! Послушай-ка, давай обратно полетим самолетом этой же авиакомпании? Такие милые ребята!..»
Сердитые пассажиры покидали зал ожидания.
Состр равномерно махал своей щеткой. Следом за ним пол обычно чистила электрическая машина, в которую кроме мыльного раствора заливали керосин — это, конечно, легко воспламеняющееся вещество, а запах его не скоро выветривается, зато машина не только собирает песок и мусор, но уничтожает любое, даже самое крохотное масляное пятнышко. Щетка Состра из искусственной щетины не могла с этим справиться.
— Кончаешь, Состр? — крикнул Гордон, оглядывая опустевший зал ожидания. — Привет, Джоан!
— Здравствуй, — равнодушно ответила она.
Состр, дойдя до стены, снова перевернул щетку, а когда обернулся сам, увидел перед собой Джоан. Она выглядела спокойной, но тонкие ее ноздри нервно вздрагивали. Состр понимал, что Джоан уже на пределе.
— Ты еще здесь? — спросила она.
— Здесь, — ответил Состр.
— И долго мне тебя ждать?
— Недолго. — Состр поднял голову. — Совсем недолго, — повторил он.
Снаружи донесся и затих мощный рокот работавшего на полных оборотах двигателя. В дверях показалась фигура шерифа Лоренса — стройного мужчины средних лет в серой шерифской форме и кокетливо примятой спереди фуражке. Его черный лакированный ремень был увешан наручниками, над левым карманом рубашки блестела шерифская звезда, над правым — полицейский свисток. Он пристально смотрел на Джоан. Состр, прищурившись (в зале ожидания было включено все освещение, и свет резал глаза), с достоинством пересек зал, подошел к Гордону, который тотчас же отступил за стойку.
Теперь они остались одни в этом прозрачном стеклянном зале, и Состру вдруг показалось, что ровный сверкающий пол уходит у него из-под ног.
Джоан ловила его взгляд.
Они не виделись с утра — он ушел как обычно, когда она еще спала. Сейчас она выглядела отдохнувшей — волосы тщательно расчесаны, лицо светло-шоколадное, гладкое.
— Тогда я пойду! — тихо сказала Джоан, не двигаясь с места, но с плохо скрываемым нетерпением.
Состр отошел от нее размеренным неспешным шагом занятого человека. Ему оставалось сделать еще шесть-семь рейсов от стены до стены, а потом можно было перейти в большой салон. Там работать легче — там в основном работала машина. Только бы не забыть пластмассовый баллон с керосином…
— Ну пошли! — прошептала Джоан у него за спиной.
Он кивнул. Хорошо, что Гордон не видел.
— Я буду ждать в кафе, Состр!
Она старалась говорить тихо. Но не стоило уточнять, где она будет ждать.
И хотя Состр не видел ее, он спиной чувствовал, что она еще не ушла. Снова повернувшись к ней лицом, он увидел ее на прежнем месте — у выхода. Глаза Джоан, обрамленные голубоватыми тенями, смотрели по-детски невинно, просяще.
— Состр… — Ее губы раскрылись, как бутон, когда он подошел к ней совсем близко. — Ты что, сердишься?
Только теперь он остановился, глядя прямо в ее немигающие, ясные глаза.
Впервые ему не хотелось уходить вместе с нею, впервые ее присутствие вдруг усилило обуревавшие его тягостные предчувствия.