Гордон продолжал стоять неподвижно.
Пол в зале ожидания успел высохнуть.
Из глубины коридора послышались шаги, голоса, вакуум постепенно наполнялся жизнью. Состр увидел в зеркале тех же мужчин в широкополых шляпах — выбритых, энергичных, подобранных. Но сейчас их стало намного больше, вдвое больше. Они почтительно окружили стройного красавца с зачесанными на косой пробор волосами и бледным лицом, которое показалось Состру знакомым.
Состр замер, словно бегун на старте: длинные руки почти касались пола, могучие мускулы ног напряглись, сжавшись, словно пружины.
Он уже никого не видел в зеркале, но слышал, как люди идут через зал. А потом резко, одна за другой, захлопнулись снаружи дверцы автомобилей.
Шум моторов заглох вдали, снова наступила тишина.
Слегка пахло керосином — не от пола, а от бидона. В спешке Состр неплотно закрыл крышку.
— Уехали! — облегченно сказал Гордон.
Состр покинул свое укрытие. Плотно завинтил крышку бидона. Почему-то испытывая неловкость, он боялся смотреть в глаза Гордону. И тот тоже смотрел в сторону.
Надо было что-то сказать Гордону, только что?
Ему сказали спрятаться — он и спрятался.
Но зачем? От чего хотел уберечь его Гордон?
— Состр, — сказал Гордон, — завтра ты побудь дома, ладно?
Они посмотрели в глаза друг другу. Синяя форменная рубашка Гордона намокла от пота под мышками и на широкой рыхлой груди.
— И Джоан передай, пусть что-то придумает, чтобы не выходить. Так будет лучше…
— Кто прилетел?
Гордон, оглядевшись, быстро проговорил:
— Ральф Роджерс!
Состр не вздрогнул, но все в нем натянулось как струна. Он моментально понял все — и почему Гордон попросил его скорее убрать малый зал ожидания, и почему вдруг явился Лоренс, и зачем приехали мужчины в широкополых шляпах, и почему ему хорошо знакомо бледное надменное лицо — лицо некоронованного короля их штата, так называемой Солнечной зоны страны.
Ральф Роджерс был старшим братом пилота Брайана Роджерса.
— Да, это Великий Дракон{43} Ральф Роджерс!..
С залитого потом круглого лица Гордона на Состра смотрели его добрые, все еще испуганные глаза.
Издали «Келгринс-дилижанс» и впрямь напоминал огромный дилижанс или фургон, остановившийся на ночлег по пути из Атлантики к Мексиканскому заливу.
Его сводчатый купол заглушал оркестр Люри Кинта и голос Ууди Йонг — снаружи ничего не было слышно. Но как только Состр, пройдя двойные двери, оказался в просторном вестибюле, на него обрушился шквал света и звуков.
Он прищурился. У него заложило уши.
Изнутри длинный зал повторял конструкцию крыши — сводчатый, без опор, лишь с несколькими дугообразными поперечными балками от стены до стены, между которыми слегка провисал потолок, напоминающий крышу фургонов первых поселенцев. Да и вообще в этом зале было как в фургоне, битком набитом местными жителями — темнокожими, одетыми в джинсы и куртки, с лоснящимися от возбуждения лицами.
У большинства девушек были прически, как у Джоан, но встречались и многочисленные тугие косички, под которыми проглядывала темная гладкая кожа. Подбородки мужчин были выбриты или покрыты редкими бородками, буйные шевелюры покрывали тесные вязаные шапочки, словно люди боялись холода.
Этот зал посещали и белые, в большинстве своем — летчики, молодые парни, любители черного джаза и поклонники Ууди Йонг, голос которой уже терял свою былую прелесть. Однако и оркестр, и певица — обычные провинциальные артисты, южане — вкладывали в свои песни всю душу, а восторженные возгласы их великодушных слушателей, каждый вечер заполнявших «Келгринс-дилижанс», воодушевляли их.
И все же белых в этом огромном зале оказывалось всегда очень мало. Состр подумал, что они такие же безработные, живущие случайным заработком люди, как и большинство приходящих сюда черных. А может, у них есть постоянная работа, как, например, у Пегги, Джоан и других работников дельфинариума. Гордон или Шарли — те вряд ли пришли бы сюда.
Рассевшись на высоких табуретах у стойки бара, тянувшейся вдоль стен, и вокруг столов посредине салона, формой напоминавших колеса старинных фургонов, забранных блестящими стальными обручами, заняв все места на грубых деревянных скамьях за длинными столами без скатертей, почитатели джаза слушали парней Люри Кинта. Оркестр располагался высоко над входом, и протяжные чувственные мелодии были хорошо слышны во всех концах зала. Время от времени пела Ууди Йонг, потом все танцевали, после танцев все повторялось сначала.