Даниэль Лорд Смаил
На заключительном этапе подготовки этой главы к публикации, , у меня произошел интересный обмен мнениями с коллегой из области эволюционной психологии, чьей работой я восхищаюсь и уважаю. Я спросил его, не будет ли он любезен прочитать и проверить на достоверность несколько абзацев, в которых представлен краткий обзор последних тенденций в области эволюционной психологии. Эти абзацы показались ему нормальными, и это хорошо. Но его письмо завершилось на странной ноте, поскольку он упомянул, что ему было "немного грустно" читать мою критику книги "Лучшие ангелы нашей природы". Употребление этого слова вывело меня из равновесия. Мне казалось, что я привел интересные аргументы и доказательства в пользу того, что инструменты, используемые Пинкером для измерения снижения уровня насилия, неадекватны этой задаче. О чем же тут грустить?
Каким бы банальным ни был этот обмен, он демонстрирует, как поляризация политической сферы сегодня перешла в сферу знания, отделив гуманитарные науки от естественных. Исследования психологов показали, что люди оценивают истинность утверждений не столько по их доказательности, сколько по тому, насколько эти утверждения согласуются с социальными целями и политическими пристрастиями. В данном случае мой коллега, вероятно, расстроился, поскольку узнал, что я принадлежу к другому племени. Со своей стороны, я чувствовал, что мои аргументированные доводы подобны пулеметам, направленным против стены веры, окружающей стойкое убеждение в упадке насилия.
Вера в тезис о снижении уровня насилия широко распространена в обществе. Популярность бестселлера "Лучшие ангелы" возникла потому, что он говорил людям то, во что они уже хотели верить. В западных обществах вера в упадок насилия коренится в гоббсовских представлениях о жестокости первобытных обществ. Эта тема занимает видное место в самых ранних учебниках и книгах по истории, впервые опубликованных более века назад. Вера в снижение уровня насилия была усилена в XX веке такими теориями, как гипотеза "обезьяны-убийцы", предложенная Раймондом Дартом, палеоантропологом, который помог основать новую область африканской палеоантропологии, начиная с 1920-х годов. Эта вера особенно сильна среди некоторых представителей научного сообщества, для которых снижение уровня насилия является компонентом более широкой веры в существование и благотворность прогресса.
Когда-то историки тоже верили в прогресс и считали своим долгом восхвалять его, особенно в учебниках и программах, восхваляющих ценности западной цивилизации. Но мы в большинстве своем утратили это солнечное чувство оптимизма. Когда я учился в аспирантуре в конце 1980-х годов, меня учили, что первые серьезные сомнения в прогрессе возникли после Холокоста, когда историки столкнулись с ужасами нацистской эпохи и обнаружили, что их невозможно совместить с верой в западную цивилизацию. Более поздние тенденции в историографии, как мне сказали, указывают на шокирующие бедствия Великой войны как на момент, когда ученые начали высказывать первые сомнения в идее прогресса. Для коренных народов сегодня прогресс, как его определяют западные люди, конечно же, никогда не был более чем удобным оправданием для захвата их земель. Подобно тому, как справедливость для одного человека является местью для другого, прогресс существует только в глазах смотрящего. Одна из вещей, которую история никогда не умела делать хорошо, - это видеть вещи с чужих точек зрения. В последние десятилетия мы стали делать это гораздо лучше, и уроки, которые мы извлекли, оказались отрезвляющими.
Поставить под сомнение возможность прогресса - не значит поставить под сомнение факт изменений. В живых системах изменения - обычное явление, которое легко объяснить; то, что трудно объяснить, - это стазис. Более того, многие тенденции в прошлом человечества имеют видимость направленности, в том числе и потому, что многие виды изменений связаны с выбором пути, с которого нет возврата. Например, существует значительная разница между миром людей в плейстоцене и миром людей в наши дни. Но изменения - это не прогресс. Прогресс - это моральная претензия, утверждающая, что сегодняшний мир лучше, чем мир прошлого. Точно так же, как ни один палеонтолог не станет утверждать, что современные существа лучше динозавров, все меньше и меньше историков склонны говорить, что современный мир в моральном отношении лучше, чем прошлый.
Вера в моральный прогресс, по сути, является исключением в западной историографии, поскольку западные историки, писавшие до XIX в., редко допускали, что с течением времени происходил какой-либо моральный прогресс. Лишь во второй половине XIX века концепция прогресса была серьезно включена в исторические повествования. Таким образом, историческая наука отступала от идеи прогресса примерно столько же времени, сколько она ее поддерживала. Но когда история начала избавляться от представления о прогрессе и отказываться от курса западной цивилизации, через который она когда-то опосредовалась, это создало серьезный интерпретационный вакуум для людей, чья нравственная космология опирается на веру в прогресс. Если вы верите в ценности западной цивилизации, то вам, наверное, было неприятно обнаружить, что историки больше не хотят ее пропагандировать. Кто же будет вашим защитником? Кто будет отстаивать веру в прогресс, когда историки от нее отказались?