В течение десятилетий после Второй мировой войны эти технические специалисты, казалось, находились на подъеме. В книге "Приход постиндустриального общества", опубликованной в 1973 г., социолог Дэниел Белл утверждал, что по мере того, как услуги, теоретические знания и информационные технологии будут становиться главными двигателями экономики в развитых странах, вытесняя тяжелую промышленность, этот "новый класс" достигнет беспрецедентного социального и политического влияния. Действуя на базе аналитических центров, университетов и крупных корпораций, эксперты будут руководить социальным и экономическим планированием, давая указания выборным должностным лицам. В Европе примером такого пути служили такие институты, как сверхмощная Национальная школа администрации (ÉNA) во Франции и Генеральный комиссариат плана. Коммунистический блок с его огромными бюрократическими структурами и якобы "научным" централизованным планированием представлял собой гипертрофированную версию управления, осуществляемого экспертами. Выражение "новый класс" стало популярным после того, как югославский политик, ставший диссидентом, Милован Джилас использовал его в качестве названия книги, посвященной анализу коммунистических систем в Восточной Европе.
Технократическая концепция, как и неолиберальная, - это концепция государства без политики. В крайнем случае, в коммунистических диктатурах , претендовавших на управление в соответствии с научными принципами, политическая жизнь насильственно подавлялась. Во Франции Шарль де Голль представлял себе Пятую республику как государство, в котором могущественный президент, консультируемый технократами из ÉNA, будет определять широкие линии социально-экономического развития, находясь далеко за пределами политической борьбы. Даже в США в период расцвета теоретизирования о "новом классе" такие мыслители, как Белл (который сам писал как аналитик, а не сторонник технократии), представляли себе ряды высококвалифицированных технических экспертов из таких институтов, как MIT, IBM и Brookings Institution, направляющих федеральное правительство к рационально выбранным целям.
Стивен Пинкер выступает за технократию не так явно, как за неолиберализм. На протяжении всей своей работы он превозносит науку как ключ к прогрессу человечества, но само по себе это вряд ли позволяет отнести его к технократам. Квалифицирует же его то, что он, в конечном счете, не признает принципиального различия между научно-техническими вопросами, с одной стороны, и политическими - с другой. Он последовательно утверждает, что серьезные политические споры ведутся не из-за различий в моральных ценностях, социальных приоритетах, исторической интерпретации, а из-за правильной и ошибочной оценки данных. В одной из заключительных глав, посвященной "разуму", он неоднократно ругает избирателей за их "иррациональность" и "невежество" в вопросах, стоящих перед ними. Никто не станет отрицать, что избиратели часто не могут должным образом проинструктировать себя или использовать свой разум, но Пинкер не признает, что большинство серьезных вопросов, стоящих перед современными демократиями, на самом деле не имеют "правильных", тем более количественных ответов, которые можно найти с помощью более информированного разума. Избиратели делают свой выбор, каким бы иррациональным и неосведомленным он ни казался, на основе большого количества факторов, включая, что очень важно, свои фундаментальные политические и моральные ценности, а также свое представление о том, какие кандидаты разделяют эти ценности и заслужили их доверие. Как американский избиратель, я горячо верю в распространение программы Medicare на все население США. Я буду отстаивать эту идею как моральную и практическую необходимость, но я признаю, что противники этой идеи не обязательно невежественны и неверны - они придерживаются отличных от меня принципов и по-разному интерпретируют одни и те же факты.