Заключение
Даже если допустить существование цивилизационного механизма, работающего на протяжении столетий, эта концепция является амбивалентной и содержит в себе "потенциал для высвобождения сил, которые она назвала бы "варварскими", в беспрецедентных масштабах". Действительно, жестокость двух мировых войн и диктатур ХХ века - один из парадоксов становления современного государства: расширение государства и его монополии на насилие (а-ля Вебер и Элиас) может быть ответственно за увеличение общественного порядка и безопасности для своих граждан, но то же время возможности государства по нанесению разрушений резко возросли, так что оно ответственно за некоторые из самых страшных преступлений ХХ века - геноцид, этнические чистки в массовых масштабах, голод, массовые убийства. Элиас находит этот разрушительный потенциал современного государства - одновременно средства умиротворения и "опасного инструмента" - вызывающим беспокойство. Пинкер выглядит гораздо менее озабоченным.
Однако очевидно, что Элиас оказал значительное влияние не только на Пинкера, но и на то, как ученые понимают связь между психическими процессами и социальными трансформациями, включая историю насилия на Западе. В этом смысле цивилизационный процесс оказался устойчивым, и ученые разных дисциплин до сих пор обращаются к элементам этой теории и предлагают способы переработки, пересмотра и усовершенствования его модели. Однако, как мы видели, существуют вопросы, связанные с применимостью этой модели к пониманию насилия, вопросы, которые Пинкеру следовало бы рассмотреть. Ряд историков утверждает, что не существует эмпирических доказательств того, что современная экономика, современное государство, современные нравы или современная наука оказали какое-либо долгосрочное влияние на предрасположенность человечества к насилию. Напротив, ученые утверждают, что масштабы коллективной жестокости резко возрастают с развитием современных социальных организаций, в то время как масштабы и характер межличностного насилия остаются практически неизменными. Аналогичным образом, существует аргумент, что по мере усиления влияния государства и сокращения одних форм насилия другие формы стали гораздо менее публичными и гораздо более частными. Иными словами, насилие эволюционирует и изменяется не только количественно, но и качественно. Однако невозможно с какой-либо степенью точности измерить те формы насилия, которые носят частный характер - в частности, домашнее насилие, жестокое обращение с детьми, сексуальные посягательства и изнасилования, - в основном потому, что о них либо не сообщается, либо сообщается в значительно меньшем объеме. Однако представляется, что при высокой централизации государства (что мы наблюдаем в тоталитарных государствах) или, наоборот, при отсутствии государства уровень насилия, как правило, высок.
Как мы оцениваем текущий момент? Современные европейцы, как и прежде, способны к межличностному насилию, а в определенных обстоятельствах, как мы видим на примере многочисленных войн и гражданских войн последнего столетия, могут быть столь же кровожадными, как и их предшественники. Распространение грамотности, утонченных манер и вовлеченности в национальные и международные экономические рынки не сильно повлияло на уровень насилия за последние 200 лет, несмотря на утверждения Пинкера об обратном. По мнению Пинкера, есть два варианта: либо мир - это "кошмар преступности, терроризма, геноцида и войны", либо он "по меркам истории... благословлен беспрецедентным уровнем мирного сосуществования". Действительно, если судить по "меркам истории", многие из нас на привилегированном Западе живут совсем не так, как наши коллеги XVI-XVII веков. Но, безусловно, стоит задуматься над тем, какое значение мы придаем этим изменениям. Как мы уже отмечали, Пинкер и Элиас существенно расходятся в этом вопросе. Для Элиаса процесс цивилизации является условным и обратимым. Пинкер же использует концепцию цивилизационного процесса Элиаса в том смысле, для которого она никогда не предназначалась, - для объяснения предполагаемого долгосрочного снижения уровня насилия и прогнозирования его в будущем. Если это и не является откровенным искажением Элиаса, то и не представляет собой особо продуманного или сложного использования его теории. Независимо от того, считает ли кто-то, что цивилизационный процесс, по словам Герда Шверхоффа, является "последним теоретическим динозавром" такого рода, или же это "единственная теоретическая схема", способная объяснить насилие, вероятно, пришло время рассматривать Элиаса как "важную социальную и культурную фигуру 1930-1940-х годов, но не как руководство для современных исторических исследований".