Что очевидно при чтении Пинкера, так это то, что он, похоже, совершенно не знает о масштабной историографии, охватывающей множество дисциплин - историю, литературу, политику, историю науки, социологию и экономику, - которые взяли Просвещение в качестве объекта изучения. В последние десять лет Просвещение рассматривается с самых разных точек зрения - гендерной, роли женщин, науки, расы, сексуальности, а также с географических позиций, - что позволяет получить гораздо более сложное представление о нем. Эта область вызывает множество споров и дискуссий; она не является неизменной сущностью, как кажется Пинкеру. Работы Роджера Шартье, Роберта Дарнтона, Питера Гея, Дж.Г.А. Покока, Роя Портера, Даниэля Роше и Франко Вентури - вот лишь некоторые из наиболее авторитетных интеллектуалов, пишущих или писавших о Просвещении, - не получают упоминания. Не упоминается и масштабная многотомная работа Джонатана Израэля о Просвещении, которая насчитывает уже семь томов. Взгляды Израэля оспариваются, но без его упоминания трудно обойтись в любой дискуссии о Просвещении. Можно сказать, что это вполне закономерно: Пинкер не историк, и, как и большинство людей, споры, ведущиеся в исторических кругах, остаются непрозрачными, а достижения в области истории Просвещения за последние пятьдесят лет, похоже, не смогли повлиять на понимание Просвещения мейнстримом.
Многое из того, что мы когда-то считали само собой разумеющимся в эпоху Просвещения, было перевернуто. Теперь внимание уделяется множественности Просвещения, в основе которой лежат национальные, конфессиональные, региональные и концептуальные различия - французское, американское, австрийское, английское, шотландское, немецкое, исламское Просвещение и т.д. Тем не менее, европоцентристский взгляд на Просвещение был поставлен под сомнение, поскольку глобальный поворот был применен к нашему пониманию XVIII века, так что сегодня мы думаем о нем как о транснациональном, состоящем из различных мыслителей из разных мест по всему миру, реагирующих на глобальные движения и тенденции. В последние годы в области Просвещения был также издан ряд тематических книг, посвященных радикальному, религиозному, умеренному, католическому и светскому Просвещению. Также признается, что значение Просвещения менялось с течением времени, поэтому то, что оно означало в XVIII веке, было не таким, как в XIX или, более того, в XX веке. Более того, взгляды мыслителей Просвещения XVIII века неизбежно сильно отличались от наших по целому ряду вопросов, таких как политика, свобода слова и толерантность.
Не похоже, что понимание Пинкером эпохи Просвещения основано на глубоком изучении первоисточников. Правда, Пинкер ссылается на некоторых мыслителей Просвещения, таких как Руссо и Кант, а также на некоторых консервативных мыслителей, таких как Эдмунд Берк и Иоганн Готфрид Гердер. Другие мыслители, такие как Локк, Спиноза, Ньютон, Вольтер, Монтескье, Дидро и Беккариа, упоминаются местами, но их работы часто специально не рассматриваются. Иными словами, мыслители эпохи Просвещения (и контрпросвещения) используются Пинкером в своих собственных целях. При этом он обходит стороной нюансы дискуссий - а они всегда сложны - которые велись в эпоху Просвещения, что приводит его, как мы увидим, к созданию ложной дихотомии между наукой и религией, разумом и эмоциями.
Просвещение и насилие
Пинкеру можно было бы простить его невежество в области науки, если бы Просвещение не было тем фундаментом, на котором он строит свою аргументацию в пользу снижения уровня насилия в мире в современную эпоху. Но это непростительно для человека, который выставляет себя главным защитником Просвещения. В книге "Лучшие ангелы" Пинкер использует Просвещение для объяснения предполагаемого снижения уровня насилия. На самом деле вопрос, как бы Пинкер этого не понимал, вращается вокруг причинно-следственных связей в истории: Что движет историей, а что - изменениями в установках и практиках? Это вопрос, над которым историки бились на протяжении многих поколений. Для Пинкера, однако, ответ ясен: идеи движут историей и ответственны за снижение уровня насилия.