Я предлагаю использовать насилие в японской истории как зеркало, отражающее параллельное разворачивание истории и историографии по отношению к насилию. Попутно моя некрология ангелов перечисляет некоторые мертвые утверждения о насилии, функциях истории и идеологии и якобы ненасильственной природе капитализма - утверждения, которые с XIX в. остаются верными для тех, кто не осознает своих собственных идеологических обязательств. Насилие в истории Японии не является уникальным, в нем нет японских черт. Насилие в Японии не является примером того, как ошибочны "факты" Пинкера; моя работа не является позитивистской критикой.
Моя интеллектуальная некрология следует трем взаимосвязанным подходам, которые критикуют, отражая тезис Пинкера: исторический метанарратив, структура и индивидуальный агент. Во-первых, аналогичный аргумент о "цивилизационном процессе" был выдвинут в отношении ранней современной Японии, где основное внимание уделяется элитарной культуре и привилегированным текстам, а не народной культуре или действиям. Во-вторых, я использую японский промышленный капитализм конца XIX - начала XX в., чтобы показать, как капитализм симптоматически проявлял насилие. Другими словами, насилие - это симптом напряженности, присущей капитализму. Несмотря на искреннее стремление к конституционному правительству в конце XIX века, только к 1920-м годам эти мечты стали реальностью для небольшого состоятельного среднего класса, да и то слишком поздно. Наконец, поскольку тезис Пинкера возлагает ответственность на свободно плавающего индивида, обладающего более или менее "самоконтролем", мы должны учитывать, по крайней мере, одно влияние на действия индивида - идеологические фантазии.
Я не имею в виду идеологию в старомодном понимании как нечто противоположное реальности, своего рода ложное сознание, скрывающее то, что "происходит на самом деле", и не имею в виду идеологию в политологическом понимании как политическое мировоззрение определенной группы или политической партии. В этом более старом употреблении "идеология" имеет негативный оттенок; по Пинкеру, идеология есть только у исторических злодеев - фашизма и коммунизма. Идеология, как он использует это понятие, видима - ее можно принять или отвергнуть; таким образом, эмпатия, интеллект и самоконтроль индивида могут превзойти идеологию. Скорее, идеология, как ее определяют Зизек и другие, - это рамки, которые определяют повседневную жизнь. Утверждение о том, что мы живем в эпоху великого мира, который должен был наступить благодаря Просвещению, повышению уровня интеллекта, росту благосостояния и изменению "взглядов", которые больше не прославляют насилие, - это, по сути, идеологическое утверждение.
Ученые на протяжении XX века использовали философию, социологию и историю, чтобы опровергнуть многие утверждения, на которых основываются предположения Пинкера. Например, хотя Пинкер и утверждает, что его подход является научным, на самом деле он является сциентистским; он повторяет облик позитивизма, утверждая, что разум и эмпирические факты "не зависят от психологического склада мыслителей, которые пытаются их постичь"; это в значительной степени миф. Огромный объем книги Пинкера равносилен наукообразной версии "если вы говорите это достаточно, это становится правдой" - настроение, прекрасно переданное в теистической похвале научного журналиста Тима Рэдфорда: "Я не знаю, прав ли он, но я думаю, что эта книга - победитель". Разум никогда не очищался от суеверий, как показал Джейсон Джозефсон-Сторм, и мы "не уходим от трайбализма [и] авторитетов".
Мнимая нейтральность "фактов" игнорирует то, как факты развертываются; они никогда не представляют сами себя. Лучше всего это выразил Фуко: "Как только исторический смысл овладевает сверхисторической перспективой, метафизика может согнуть его для своих целей и, приведя в соответствие с требованиями объективной науки, навязать свой собственный "египтизм"". Пинкер показывает, что даже он с подозрением относится к собственным телеологическим утверждениям: "Это может показаться виггистским, презентистским и исторически наивным... однако это подтверждается фактами".
Проблема телеологии ("виггистской") не в том, что она исключает изменения, обусловленные предполагаемой первопричиной, а в том, что, изменяясь во времени, текущий исторический момент был предначертан вопреки этим изменениям. Это "морализирование хронологии", как красноречиво выразился Верлин Клинкенборг, является проблемой не только для историков, но и в еще большей степени для ученых: "Сегодня наука старается не замечать даже малейших следов этого, любого предположения о том, что эволюция имеет направление, стремящееся к кульминации в нас... или в любом другом предположительном месте. . или в любой другой предположительно желаемой конечной точке". Конечная точка телеологии, буквально telos, игнорирует исторические тупики, и это основная претензия историков к тезису Пинкера - то, что игнорируется так много истории. Хуже того, оптимизм telos выставляет вещи, которые идут не так, как надо, просто трагическими отклонениями в плавном движении к миру. Славой Зизек кратко сформулировал эту проблему,