Чем объясняется относительно низкий уровень насилия в досовременной Японии по сравнению с современной? На протяжении всей досовременной истории Восточной Азии буддизм оказывал влияние на жизнь элиты. Он был интегрирован в идеологию правления некоторых государств. Как и многие другие религии, буддизм придает большое значение святости жизни, считая убийство грехом. В Японии сострадание и милосердие сочетались с понятием "разум" (dōri). Термин "сострадание" часто использовался в современных эдиктах и руководствах по рассмотрению преступлений на земле воина или знатного человека. Однако, как и во всем буддийском мире, государи использовали защиту буддизма и государства в качестве оправдания насилия. Буддийские храмовые комплексы также имели доступ к специалистам по насилию. Таким образом, может показаться, что идеология и групповая идентичность, если воспользоваться аргументами Пинкера, связаны с насилием.
Но идеология, как горизонт символов и ценностей, на основе которых строится повседневная жизнь, в данном случае то, что значит быть элитным мужчиной-воином, фантазия о сражении, могла обуздать насильственное поведение. Мортен Оксенбулл предположил, что воины учились насилию, читая знаменитые военные сказания - беллетризованные и исполненные истории об исторических сражениях. В прошлом историки использовали военные сказания как источник для понимания реальных боевых действий. Новейшая наука использует военные сказания не как эмпирический источник, а для анализа культуры знатной элиты, или, как это делает Оксенбулл, для того, чтобы понять, что мужчины-воины думали о своих предшественниках и как они сами думали о себе как о мужчинах-воинах. В частности, военные сказки служили средством получения удовольствия от насилия в опосредованном безопасном пространстве, прославляя бой как мужественное занятие и предлагая образец того, как правильно вести бой. Боевые ритуалы, описанные в сказаниях, например, называние своего рода, могли лежать в основе насильственных действий воинов более позднего времени. Например, когда монголы вторглись в Японию в XIII веке, конные японские воины противостояли им на пляжах, объявляя свои имена и родословные, подражая сценам из военных сказаний. Таким образом, Оксенболл следует за многочисленными более широкими исследованиями насилия в истории, которые показывают, что насилие - не врожденная черта, а нечто, подверженное неочевидным влияниям, которые определяют "здравый смысл" повседневной жизни, в данном случае ценности воинского благородства.
Эпоха "великого мира
Последний воинственный режим в истории Японии, именуемый либо периодом Токугава, либо периодом Эдо (1603-1868 гг.), наиболее известен в сравнительной истории благодаря двум ключевым особенностям. Первая особенность - это предполагаемая изоляция от остального мира, добровольное отгораживание от Европы с целью сдержать влияние христианства и европейцев, которые могли бы его принести. Вторая особенность - относительная свобода от макронасилия. После того как патриарх Токугава Иэясу укрепил свою гегемонию, победив в битве при Сэкигахара (1600 г.), получив титул сёгуна (1603 г.) и разгромив последнего соперника в осаде замка Осака (1614-15 гг.), Япония не знала войн вплоть до постепенного крушения режима в 1860-х годах. Восстание почти 10 тыс. человек на юго-западе страны, восстание Симабара (1637-8 гг.), закончилось примерно через четыре месяца, после чего подобные восстания не представляли угрозы для режима. Военачальники и клан Токугава, ставший в Эдо (Токио) национальным гегемоном, заключили мир на основе переговоров, свободный от эндемических войн XVI века. Клан Токугава взял на себя большую часть заслуг, обожествляя Иэясу и рекламируя свой успех в установлении "великого мира на земле".
Выражение "великий мир страны" (tenka taihei) имеет двойное идеологическое значение. Режим Токугава использовал это понятие для легитимации своего правления, как политическую идеологию; фраза "великий мир" появилась в названиях атласов, в языке эдиктов и в современных историях того периода. Но идеологической она остается и по сей день, являясь общепринятым знанием, "академическим консенсусом" о Японии не только для раннего нового времени, но и для Японии в целом. Это второе идеологическое развертывание - то же самое, которое использовал Пинкер, а именно как неосознанное предположение об истории и настоящем, "неизвестные знания", то, о чем мы не знаем, что мы знаем, как однажды сказал Зизек о том, как действует идеология, взяв формулировку из знаменитой цитаты Дональда Рамсфельда о "неизвестных".