От открытого окна потянуло ощутимым холодом и Марула, спохватившись, что выстудит комнату, поспешно бросилась затворять ставни. Крупные хлопья снега, падающие на траву и зеленые ветви шипоцвета, удивили её и, подхватив длинную юбку, девушка заспешила сообщить остальным о гневе Небесного владыки, которому здесь вверяли погоду.
***
Старая дверь затворилась за спиной, скрыв неяркий свет смоляной лампадки, висевшей на поеденном ржавчиной крюке на стене знахаркиных сеней. В отсутствии хозяйки, часовавшей в, служившем лекарским покоем, доме старосты, постояльцы перебрались на ночлег в дом. Их проводник, преданный горячеозёрцам пуще собственного хотения, так же не спешил возвращаться на берег.
Тайер, шатавшаяся по избе почти до рассвета, (переломанные брёвнами рухнувшей вышки рёбра не давали своенравной светлинке покоя, а про вонявшее жженым волосом лечебное питьё она даже слышать не хотела) позабыла погасить огонь, и под крышей сенного сруба висел, горько пахнущий, едва прозрачный, столб дыма.
Дернув за скобу, притворяя имевшую свойство душераздирающе скрипеть створу, и шагнув на ступени крыльца, Талас ошарашенно замер, ступив босыми ногами в снег...
Едва различимые в утреннем тумане деревья, высокая крыша колодца и деревянные пики частокола были густо припорошены настоящим снегом. Страж зажмурился, до звона в ушах помотал головой, греша на премерзкие отвары, на кои щедра была лекарка, усталость и дым, которым выше меры надышался у ворот. Ставшая уже привычной коса скользнула по плечу, и северянин болезненно вздрогнул, поминая самым гнусным словом лучника, запалившего караулку. Милостью этого шустрого поганца Талас обзавёлся муторно горевшими ожогами, разно размерными пятнами, покрывшими правую руку от плеча, где заканчивался кольчужный рукав, до ладони.
Наконец сообразив, что это вовсе ему не мерещится, страж спрыгнул с крыльца, по щиколотку провалившись в мягкий холод, устелившего двор снежного ковра. Он, оказывается, скучал по зиме, привычным морозам до звона остужающим воздух, слепящему отраженным солнечным светом, мерцающему разноцветьем ледяному покрывалу горных склонов, по грозным окрикам старшины и шуткам отрядных братьев и по Елияне, обещавшей войти в его дом, как только он станет отрядным старшаком...
Талас бухнулся на колени у колодца, сгрёб в ладони захрустевший снег и с силой растер по загоревшемуся лицу. Сейчас северянин хотел оказаться дома, в крепости, а не болтаться в воюющем городе, охраняя презирающих его, да и всех пришлых, людей. Замшевые штаны промокли на коленях, а сверху, тая на коже и стекая щекотными каплями по спине, снова посыпался снег.
Тряхнув головой, отгоняя ненужную тоску, страж привычно уже передёрнулся от боли в задетых волосами ожогах, но тут же о ней позабыл. Снег в краю, не знавшем зимы - это не радость, не чудо, это - беда, способная, если не погубить, то навечно изменить эту землю - понял наёмник, оглядывая двор и близкий лес укрытый несущим погибель саваном...
***
Улицы в Горячих озёрах не мостили камнем. У ворот и на торговой площади на время дождей укладывали деревянные щиты. Но большинство из них разбили и сожгли во время сражения и снег, тающий от теплой земли, перемешавшись с красноватой глиной, превратил дороги в грязные колеи, измешаные до бурой каши копытами лошадей и ногами прохожих. Город, присыпанный по крышам снежной крупой, замер, словно впав в испуганное оцепенение перед лицом безвестно откуда взявшейся напасти.
Хмарная, из-за закрытых ставень, общая комната трактира, где сейчас, заместо канувшей в огонь караулки собралась дозорная братия, не грохотала посудным звоном и криками перебравших выпивох. Старшина шагал между рядами столов, опираясь на резаный из гнутого дерева посошок.
Боль, пронзающую при каждом шаге, можно было стерпеть, усмирить, перенеся вес на здоровую ногу, но душа его кипела не хуже горючего масла.
Чуть ли не половина ребят полегла. Одних он знал от рождения и не раз собственноручно порол за ослушания на тренировочном поле, другие не один десяток лет стояли с ним у ворот, а ещё раньше сами же, дружным словом избирали его старшиной.
Таких потерь, на памяти Мархала, дозор не нёс уже давно...
Чужаки, не хуже его дозора бившиеся против живорторговцев, и сейчас делили с ними тошнотворно горькую поминальную чашу.
В отличие от дозорных, наперебой говоривших прощальные речи, они молча провожали павших в путь к другой стороне, не мешаясь в чужую упряжь. Хайда, неведомо после которой драки, успевший заделаться наёмникам за своего, предпочел их молчаливую компанию братьям по отряду.
Давеча он едва не отправился к своему побратиму, лишь чудом не лишившись головы. Но, несмотря на уляпанную высохшей кровью повязку на лбу, держался не совсем скверно, разве что пил больше обычного и уже изрядно косил глазами, означало это, что винный гад уже крепко взялся за его душу.
Ещё трезвые соседи по столу недовольно косились, но драку затевать не собирались...
За воротами, подальше от глаз не смотря на, без продыху сыпавший, снег, чадило черным дымом кострище, упокоившее животорговскую падаль. Вопреки ожиданиям ни кто из Фарнатовской ватаги не пожаловал поклониться своим павшим, и дозорный отряд напрасно промаялся ночь в лесу, дожидая гостей с полными колчанами...
Выложенный из серого крапчатого камня большой очаг в углу трактирной залы, хотя и горел ярким пламенем, но обогреть просторной комнаты не мог. Смоляные светильники на закопчённых деревянных стенах с торчащими меж бревен сухими лохмотьями забитого в пазы мха чадили и трещали, выплёвывая пучки искр, в миг гаснущих на тянущем из щелей и неплотно притворенных ставен сквозняке. Вино, давно утратившее вкус и запах, подобно воде, чуть подтушило бушевавший в душе огонь ненависти и дурной ярости и Хайда равнодушно поглядывал на пузатый, выколотый по горлышку кувшин, что стоял в середине стола. Его абрис качался и плавал в пересыщенном чадом и табачным дымом воздухе. Дозорная братия, опьянев, превратила помин в гулянку, оглашая залу воплями, грохотом посуды и скамеек. Дайга - лучший кулачный боец города и первый завирала, с изощрённой бранью описывал животорговскую шайку, да и весь бой. Несмотря на поганые речи, выходило у него довольно точно и на удивление правдиво, и под вопли одобрения он продолжал свой рассказ, перекрикивая гомон, стоявший вокруг, что эхом отдавался в гудящей после ранения, но главным образом от лекарских настоек голове Хайды. Наёмники, до того сдержанно помалкивавшие, ополовинив кувшин ярмарочного вина, выставленного старостой, добавляли одури его разуму, переговариваясь на причудливой смеси сарзасского и их родного, сглажено-ровного в сравнении с тёмноземельским наречием, языка. Дозорный был слишком пьян, чтобы вдаваться в смысл их разговора, но обрывки его сами цеплялись за уши.
- Здесь бытует предание о том, что снег и холод Вышний бог, даровавший некогда людям этот край, шлёт в знак своего недовольства, а то и гнева. - Глядя на попутчиков непривычно рассеянным почти отрешённым взглядом повествовал следопыт, не забывая прихлёбывать из кружки.
- Нарга сказывала: милостью Сураха, в пору его молодости, эти земли были жалованы вождю кочевников за великую услугу. - Перебил наставника Велдар. Винный гад не слабо рассорил парня с собственным языком и тот поспешно умолк, устыдившись своей речи.
- Знахарка на диво не мнительна для своего призвания. - Фыркнул Талас, постукивая пальцами по бокам почти полной кружки, самый благоразумный из наёмников, пить не в себя он не спешил.
- Лекарским делом она не всегда ведала. - С грустной улыбкой сказал Лан - Были времена, когда Нарга посылала дозор на защиту ворот. И хоть не стояла у стен, но была в почете у горожан.