Покуда трое дозорных, не заботясь особенно об удобстве Шептуна и попутно кивая вожаковым наставлениям, поднимали и волокли жреца с берега, кроша в пыль тяжелыми сапогами остатки его ледяного оружия, Кивор оглянулся на наемников: Велдар, злорадно усмехаясь, провожал взглядом поверженного колдунишку, страж, ругаясь сквозь зубы, оттирал заляпанную кровью куртку, глубокие, кривые царапины, разукрасившие его лицо, заживут не скоро, со знанием дела определил дозорный вожак...
Светлинка, ругаясь так, что хотелось заложить уши, сноровистее любого лекаря, перевязывала разодранную едва не до кости руку охотника, пытаясь остановить кровь.
- Три дня дозора, на привратной вышке. - Хмуря тёмные брови, определил кару Кивор - За зачин драки и самосуд.
- Хмарное отродье! - бросив, неаккуратно разорванные концы повязки, выскалилась наёмница - Себе ты, сколько ночёвок на верхнице определил, за то, что ворота этому зашептанному хрычу отворял, да столбом стоял, покуда он в городе верховодил!?
- Он понесет наказание. - Невозмутимо ответствовал тот - А тебе бы не махать языком, дабы после не покаяться...
- Твой указ надо мной не стоит! - презрительно сощурилась девушка, не подумав по тутошним приличиям отвести взгляд.
Афгар с ехидной усмешкой, протянул руку северянину, кивнув на расползшийся узел на повязке, тот скоро затянул края плотного полотна, расточительно оторванного Тайер от охотниковой рубахи и, улыбнувшись, шарахнул по плечу, покачнувшегося от неожиданности, Вела.
- Из тебя выйдет не самый плохой стрелок. - Не особо щедро похвалил Талас, рассеянно тронув пальцами, расплывшуюся нездоровой краснотой по краям порезов, щеку.
Парень недоверчиво глянул на попутчика, ища подвох в неожиданной похвале, подвох же тот пришел совсем с другой стороны.
- Если почаще будет хвост дымиться. - Тут же прибавил Афгар, без всякого намека на шутку. Он краем глаза косился на разбредавшихся горячеозёрцев, получивших потехи и пересудов на год вперед.
- В дозор. - Скомандовал Кивор, нетерпеливо махнув рукой, словно подгоняя, не спешивших исполнять наказание, наёмников. Едва те направились по уторенной дороге к городу, Тайер подняв плащ, подтолкнула Велдара следом.
- Куда мы пойдем? - прежде чем шагнуть на пестревшую, начинавшими подтаивать, следами тропу, поинтересовался парень.
- В лекарский дом. Ты от Лана убегал? - с усмешкой поинтересовалась светлинка, оглядывая его. И тот лишь сейчас вспомнил, что спеша к озеру позабыл как следует одеться и добрых полдня проскакал на холоде в рубахе да стриженой безрукавке невесть с чьего плеча...
***
Ночной ветер, осторожно, словно пробуя силы, скрипел рассохшимися досками резных, крашеных карнизов, петлями распахнутых ставен и кем-то сбитой с навесов калиткой, трепал побитое солнцем и дождями линялое, мутно-зелёное полотнище дозорного стяга над внешней стеной, хлопавшее, словно крыльями, изодранными в лохмотья краями.
Велдар встречал темноту, сидя на скате крыши лекарского дома, упираясь обутыми в мягкие кожаные сапоги ногами в долбленый деревянный желоб водостока, качавшийся на скрежещущих железных крюках покрытых рыжими наплывами ржавчины.
Отсюда, сверху, Горячие Озёра были видны не хуже чем с площадки дозорной вышки, наперво всего возведённой на прежнем месте войнами Мархала, работавшими наравне с городскими плотниками.
Нарга, узнавши, что ученик без дозволения Лана покинул лекарскую, разбранила его на все бока. По словам знахарки, выходило, что ни чего путного не выйдет из того, кто, заместо должного дела, хватается за что попало.
- Ты не воин и не наёмник! - подытожила старуха - Ты - врачеватель, Велдар. Сперва выучись излечивать раны, а наносить их наука не великая.
Парень немедля пожалел что, покуда они с Тайер добрались до старостиной усадьбы, наставник его ушел с Кивором в темницу справляться о здоровье покалеченного жреца. Уж Лан-то непременно вступился бы за ученика, да и мнение его об умениях лекарских совсем по-иному толковалось, как-никак не одно десятилетие тот наёмничал у Рехату, там-то всяко калечить приходилось чаще, чем лечить...
"Чья правда?" - упершись подбородком в колени и невидяще глядя вдаль, размышлял парень - "Лан превыше иных ставит умение Нарги, да только словам её, выходит, вовсе не следует...
А что избрать ему самому? Каков путь Велдара из Светлой - губить или исцелять?"
Вопреки своему обыкновению Вел не терзался виной за свой удар, нанесённый против чести, Дикому Шептуну, но это не столько радовало, сколько пугало! Неужели стать ему таким, как наёмники, убивавшие без колебаний и угрызений совести?! Не смотря на желание овладеть воинским мастерством и спокойно смотреть в лицо любому врагу, подобных умений Велдару совсем не хотелось!
Далеким эхом по улицам прокатился отголосок не совсем приличного напева. Вел рассеянно вслушался, отвлекаясь от своих раздумий и невольно улыбнулся, распознав охрипшие голоса своих попутчиков, по приказу Кивора, стоявших в дозоре на вышке и от скуки, а больше по коварному замыслу, будораживших город нестройным мотивом трактирных, не сходящих до откровенного непотребства, но далеких от благочестия, песен.
От шебутного, скорого на, порой оскорбительное, зубоскальство, стража можно было ожидать чего-то подобного, но вот Афгар даже, что бывало не чаще новолуния, будучи в добром расположении, ни когда не пел, зато скоро мог заткнуть даже самую добрую песню...
Велдар поднялся на ноги, стараясь высмотреть во мраке, коим ночь стремительно укутывала город, далекую вышку, но вдали светилось лишь зарево дозорного костра, горевшего знаком выстоявшего и не сдавшегося города...
***
Жреца он помнил еще с той давней поры, когда был гостем Горячих озёр впервые. Сколько лет было этому сухощавому, молодецки шустрому мужчине Лан не предполагал. За десятилетие Шептун, кажется, ни на чуть не поменялся: те же седые космы, плетённые местами в тонкие косички, украшенные бусинами и кусочками меха, тот же обманчиво рассеянный взгляд желтовато-карих глаз, желтоватое же морщинистое, словно больной пень, лицо и те же фанатичные речи о каре Вышнего и неминуемой расплате горожан за неверие.
Когда Кивор сопроводил врачевателя в пыльный закут темницы, жрец уже малость оклемался и даже успел подготовить речь о верности своему богу. Левая половина лица богослужителя не слабо распухла, приобретя сочный фиолетовый оттенок, глаз заплыл, но тот, презрительно щуря правое, не пострадавшее око, наотрез отказался допускать к себе чужака и принимать от него какое либо зелье. Ни мало не огорчившись от такой гордости дозорный вожак и следопыт, пропуская мимо ушей исходящие паскудством речи Дикого Шептуна, повернулись восвояси, оставив того исходить ядом в одиночестве. Лишившись слушателей, жрец не умолк, а продолжил монотонно бубнить бессмысленно звучащие наговоры, как видно надеясь, что Вышний своей милостью развяжет верёвки на запястьях верного служителя.
Сказать, что Лан осуждал своих спутников за дерзкое вмешательство в чужие обычаи, было бы не вполне справедливо. И попусту выговаривать о том молодым и не в меру своевольным попутчикам проводник не трудился, понимая, что и без него про то им известно.
В наёмниках дольше всего удерживались люди расчётливые и недружелюбные и редко когда, для своего же спокойствия, они работали парами, а тем более группами в большее количество душ. Потому следопыту, привычна была грызня и поножовщина в рядах его спутников и теперешнее, неожиданное братанство их настораживало Лана, по опыту знавшего, что подобное редко когда добром проводнику кончается.
В то же время ожидать ножа в спину от Тайер было немалой подлостью. Наёмнице он верил как себе; дурного не ожидал он и от стража, слишком мудрого для своих лет, да и Афгар, хоть и был следопыту хуже плевка в питьевой чашке, скорее бы вцепился в глотку открыто, чем трудил себя мелкими интригами.