– Харли? – произнесла она.
Прозвучало как вопрос. Но это была констатация факта. Меня узнали. Заметили. Обратили внимание.
Она выпустила из объятий Джоди и поднялась на ноги.
– Харли, – повторила мама, и глаза ее наполнились слезами.
Подошла ближе. Мне показалось, чтобы ударить меня. Сам не знаю почему. Она меня никогда не била. Я попятился, но она обхватила руками мою голову, всмотрелась мне в лицо, словно младенцу, и крепко-крепко обняла.
– Мой малыш, – проговорила мама. Ее дыхание пощекотало мне шею. В ее словах не было ничего глупого, несуразного или фальшивого. Еще одна констатация факта, вот и все.
Ее голос зацепил меня. Вдруг стало ясно, что передо мной не посторонняя. Этот голос один на целом свете был ласков со мной, не требуя ничего взамен. Он вошел в мое сознание прежде, чем у меня сформировались уши.
Как я ни старался, не получилось ни обнять ее в ответ, ни оттолкнуть. Все чувства куда-то делись, за исключением тупой боли промеж глаз. Свобода воли была сметена могучим приливом любви и поднявшейся из глубин встречной волной ненависти. Слишком поздно я осознал, что впервые повидаться с матерью после того, как ей впаяли пожизненное, это тебе не жук чихнул.
Она разжала объятия, вроде бы не заметив, что я ей не ответил. В конце концов, я был взрослый. Никогда не видел, чтобы папаша обнимал кого-нибудь кроме мамы и Мисти.
Мама отступила на шаг. Между нами вклинилась Джоди и обхватила ее за талию.
– Ты обрезала волосы, – произнес я, удивляясь, как легко выговариваются слова.
– Уже давно. – Она была так рада, что я заговорил. Наверное, так же радовалась, когда я впервые пописал в горшок, не забрызгав стену. – Нравится?
– Нет.
Мама засмеялась. Джоди протянула ей рисунок. Мама сделала восхищенное лицо. Потом оглядела комнату и перевела полные заботы глаза на меня. Я подумал, опять кинется обниматься, но она только спросила:
– Где Мисти?
Вопрос ни к селу ни к городу Я пожал плечами:
– Решила не приезжать.
– Почему?
– Ее Харли попросил, – объяснила Джоди.
Я сердито посмотрел на нее.
– Но ты же попросил.
– Почему? – повторила мама.
– Потому что они грызутся, – выпалил я. Ну и балбес же ты, братец. – Они цапаются в машине и выводят меня из себя.
В улыбке мамы было столько тепла, любви и гордости за меня, что вся моя толстокожесть, которую я успел нарастить за полтора года, вмиг куда-то делась. Спасибо, Эмбер с нами нет.
– Так как она там? – настаивала мама.
– Кому какое дело?
– Харли, – в голосе мамы звучал мягкий упрек, – с тобой все хорошо?
Это со мной-то? Только бы не заржать. Мою гудящую голову заполнили разгневанные четырехзвездные генералы. Они бродили по усеянному телами полю битвы и задавали тот же вопрос выжившим.
– Порядок, – пробурчал я.
– Почему же ты говоришь «кому какое дело»?
– Просто интересуюсь.
– Мне есть до нее дело, – серьезно произнесла мама. – И тебе тоже.
– И мне, – встряла Джоди.
Я посмотрел на маму, потом опять на Джоди и постарался представить себе маму и дочек в «обнималке», как проходят встречи четверки в течение вот уже полутора лет, как они хихикают и сплетничают, обсуждают прически, и шмотки, и разных «бини-бэби». Никто не забивает себе голову ни тем, что стряслось, ни днем сегодняшним, не думает ни о павшем на нас позоре, ни о том, что по счетам надо платить.
До меня внезапно дошло: все это дерьмо девчонок как бы и не касалось. Они не чувствовали, что матери рядом больше нет.
Ничего удивительного, в общем. Они легко, куда легче, чем я, прощали ей все, сквозь пальцы смотрели на то, как она путала, кому клубничное желе, а кому – виноградное, и забывала, кто подарил ей на день рождения что-то стоящее, а кто – чепуховину. Они защищали маму, когда я считал, что ей неплохо бы извиниться.
Вероятно, их терпимость определялась половой принадлежностью. Одна из бабских штучек, которых мне никогда не понять, типа «Не приставай ко мне!», а через минуту «Почему ты не обращаешь на меня внимания?». Или попробуй им сказать: «Хорошо выглядишь!» Могут обидеться: «Как? Значит, вчера я выглядела плохо?» Или когда они вбивают себе в голову, что выполнят чисто мужскую работу лучше любого мужика, хотя самой природой для такой работы не приспособлены.
За годы, проведенные в женской компании, я кое-чему насчет них научился. А папаша научил меня только одному: мужики стараются не перетруждаться.