– Кто это? – спросила я Ксолисву, когда он ушел.
– Марк. Преподает английскую литературу. Приятный человек.
– И?.. – Я ожидала, что сейчас Ксолисва все мне расскажет.
До этого Ксолисва рассказывала мне сплетни о каждом из сотрудников факультета, попадавшихся нам на глаза: я уже услышала о пожилом профессоре, которому разрешали принимать у себя в кабинете студенток, только если он оставлял дверь открытой; о кураторе семинарских групп, который спал с замужней преподавательницей лингвистики; о скрывавшем свою нетрадиционную ориентацию аспиранте, который до сих пор жил с матерью. У каждого на факультете была своя скандальная история, и Ксолисва обо всем была в курсе.
– Что «и»?
– Ну же, Ксолисва, не томи, рассказывай!
Она вздохнула:
– Я слышала, у него дочка умерла.
– Господи…
– Да. Очень грустная история. Ей было семь лет или около того. Это разрушило его брак.
– Отчего она умерла?
– Не знаю. – Она щелкнула языком. Не знаю, была Ксолисва огорчена тем, что не в курсе подробностей, или ей было жаль Марка.
В течение нескольких следующих дней я ловила себя на том, что высматриваю Марка в коридорах и в очереди в университетской столовой (я уже узнала, что его кабинет находится на верхнем этаже). Я мечтала о нем, представляла, как он входит к нам в приемную, как мы заводим разговор, как он приглашает меня выпить, а может, даже на ужин. Теперь кажется, что я преследовала его как ненормальная: я даже прогуглила его имя, прочла в сети отзывы на его научные статьи, нашла его в «Фейсбуке». Я пыталась понять, почему же он так запал мне в душу. Из-за веявшей от него грусти? Но во мне не было меланхолии, не было боли, я не пережила никакой трагедии, никаких великих страстей, мое сердце никто не разбивал. С предыдущими двумя парнями я рассталась по-дружески. Я считала себя скучноватой, спокойной, уравновешенной девушкой. Это я после вечеринок в пабе развозила подвыпивших друзей по домам, это ко мне люди обращались за помощью, если что-то случалось. Я была сама мисс Надежность.
В следующий раз мы с ним встретились на презентации, проходившей в каком-то книжном магазине в центре города: один из заведующих кафедрами выпустил книгу о Жаке Деррида или что-то в этом роде, и присутствие всех сотрудников было обязательным. Увидев, как он берет бокал красного вина в импровизированном баре, наспех установленном в подвале магазинчика, я почувствовала, как мое сердце забилось чаще. Не обращая внимания на болтающих без умолку посетителей презентации, он направился в отдел поэзии и принялся осматривать книжные полки. Вино он выпил слишком быстро.
Помедлив мгновение, я извинилась перед Ксолисвой – она бросила на меня многозначительный взгляд – и подошла к Марку, хотя ни до этого, ни после я никогда не отваживалась на подобное.
– Добрый вечер.
Очевидно, он пытался вспомнить, кто я такая, и я едва сумела скрыть разочарование: в моих грезах он мечтал обо мне столь же часто, как и я о нем.
– Простите… – Он виновато улыбнулся. – Вы одна из моих студенток?
– Нет, я работаю на факультете.
– Ну конечно. Извините. – Марк смущенно засмеялся.
И тут к нам подошла женщина в каком-то нелепом, похожем на кимоно наряде, вся обвешанная побрякушками (конечно же, это была Клара).
– Марк, вот ты где. Пойдем, познакомишься с Абдулом. Он твой большой поклонник.
Марк попытался представить меня ей – что не очень хорошо получилось, учитывая, что он не знал, как меня зовут, – но Клара, не слушая, уволокла его, прежде чем он успел договорить. Не думаю, что она просто так повела себя грубо. Клара всегда была проницательным человеком – должно быть, она заметила проскочившую между нами искру.
Пока заведующий кафедрой отвечал на вопросы журналистов, я устроилась в задней части комнаты, в нескольких рядах за Марком. Он повернулся и посмотрел на меня, будто почувствовал на себе мой взгляд. И улыбнулся. Потом я под каким-то предлогом задержалась в магазине, когда Ксолисва и мои друзья отправились в бар на Лонг-стрит. Но все без толку. Марк завяз в разговоре с компанией Клары, а мне не хватало мужества присоединиться к их кругу. Потратив изрядную часть зарплаты на книги, которые не были мне нужны и которые я не собиралась читать, я ушла. Но моей машины, обшарпанного «фиата», подаренного мамой, на парковке не оказалось.