Тьфу, черт... Всего лишь движение воздуха от резко открывшейся двери. Паша аккуратненько отодвинул самый краешек занавески – увидел мокрые волосы и гладкую поверхность воды. Плеск доносился никак не отсюда. Можно спать спокойно...
Но и на этот раз не получилось. Сколько не стискивал Шикунов веки, сон не шел. Опять донимали звуки. На далекий плеск он уже не обращал внимания, но теперь стал слышаться скрип. Будто кто-то осторожно шагал по паркету – шагнет, постоит, шагнет снова... Причем шагал неведомый кто-то в направлении Паши.
Тот успокаивал себя: паркету тридцать с лишним лет, дерево пересохшее, за день нагрелось, сейчас остывает, поскрипывает... Мысли были логичные, но облегчения не приносили. К тому же скрипу стал вторить какой-то легкий свистящий шорох, который остывающее дерево издавать никак не могло. Больше всего это напоминало... – ерунда, не может такого быть! – дыхание.
Сквозняки, конечно же это сквозняки, воздух сочится в замочную скважину, или в щели неплотно притворенной форточки, обычное дело...
Но почему с такой периодичностью? То возникает, то исчезает?
Потом на кухне включился холодильник – заслуженный ЗИЛ-ветеран – и заглушил всё. Шикунов вздохнул с облегчением.
Но, поработав, агрегат холодильника смолк – и странные звуки возобновились. Теперь к поскрипыванию и свистящему шороху добавилось редкое «кап-кап-кап». Кран, кран на кухне с подтекающей прокладкой... Только почему его не было слышно раньше?
Звуки становились все слышнее, явственнее. И – Паша начал различать какие-то модуляции в шорохе-выдохе. Затаил дыхание, вслушиваясь. Шипение стало громче – или просто приблизилось? – и он с ужасом понял, что это шепот. Свистящий шепот. Казалось, еще чуть-чуть, – и можно будет разобрать слова. Вернее, одно и то же слово...
И очень скоро Паша разобрал его.
– Ш-ш-ш-шикуноф-ф-ф-ф-ф... – прошипело нечто. И снова, после паузы: – Ш-ш-ш-шикуноф-ф-ф-ф-ф...
Заорав, он вскочил. Бросился к выключателю – включить свет, включить музыку, плевать теперь на соседей – и остановился. Вокруг было светло. Утреннее солнце врывалось в окна. Снизу, с детской площадки, доносились звонкие голоса. Стрелки настенных часов подползали к одиннадцати.
Сердце стучало о ребра быстро-быстро, словно для него ночной кошмар продолжался. Паша облизал пересохшие губы. Ну и ну... Интересно, первое пробуждение тоже приснилось? Он прошел на кухню – на столе лежала раскрытая аптечка, рядом упаковка аспирина, двух таблеток не хватало. Шикунов облегченно вздохнул. Значит, он действительно просыпался. Действительно принял лекарство. А потом уснул, сам того не заметив. Не было никаких плесков, никаких скрипов. И никакого кошмарного шепота...
НЕ БЫЛО.
Но одно ясно – ночь на понедельник лучше провести не здесь. Иначе легко и просто можно спятить.
4.
– Паша! Шикунов! – позвал его знакомый голос, но чей – Паша не понял.
Шикунов остановился. Внутри, внизу живота, лопнула емкость с чем-то жидким и холодным – и это жидкое медленно растекалось по всему телу. Примерно так Паша себя почувствовал, когда мать в седьмом классе застала его за мастурбацией. Хотя, казалось бы, в чем сейчас криминал? Идет себе человек с большой сумкой в сторону станции, собрался съездить за город в свой законный выходной...
Он заторможено обернулся.
Тамара. Тамара Владимирова – бывшая одноклассница, его и...
И Лющенко.
– Привет, – бесцветным голосом произнес Паша.
Как некстати... Раньше он любил поговорить с Тамарой – она, женщина на редкость общительная, служила связующим звеном между выпускниками их класса, поддерживая связь даже с уехавшими из района и вообще из города. Даже с редкими стервами, вроде Ксюши Лющенко. И знала всё обо всех.
Тамара подошла. Спросила:
– Ну как твое ничего? – Стандартный для нее вопрос.
– Да все так как-то... – Стандартный обтекаемый ответ Паши.
– Я слышала, ты на денежную работу пристроился? И... с Ларисой вроде разошелся? Или сплетни?
– От кого слышала? – спросил Шикунов с нехорошим предчувствием.
– От нашей отмороженной Лющенки, от кого еще... Вы ведь с ней вроде подружились?
Последнее слово Тамара выделила голосом.
Паша прикусил губу. Растрепала-таки проклятая сучка... Теперь очень многое зависит от того, что он скажет Тамаре. Отрицать всё глупо, подтверждать еще глупее. Ситуация...
– Насчет работы не соврала, – сказал Паша, искренне надеясь, что его бодрый тон звучит не слишком наигранно. И стал рассказывать – достаточно подробно – чем занимается и какие замечательные имеет перспективы.
(Ему действительно посчастливилось встать у истоков зарождающегося дела: пошива подушек и одеял из принципиально новых материалов – холофайбера и файбертека – сменивших синтепон, зарекомендовавший себя не с лучшей стороны. Спрос был бешеный, далеко опережающий растущее производство. Конечно, через год-два с новым материалом будут работать все, кому ни лень, – но до тех пор фирма имела отличные шансы застолбить солидный сектор рынка. А Паша имел не менее отличные шансы сделать карьеру в фирме. Имел, пока вечером пятницы к нему не пришла Лющенко...)
Тамара слушала внимательно – она никуда не торопилась, выгуливала свою собаку довольно редкой у нас азиатской породы «тазы». Владимирова вообще умела замечательно слушать... Но свернуть с темы не дала. Едва в Пашиной лекции о замечательных свойствах холофайбера наступила пауза, участливо спросила:
– С Ларисой-то вы в самом деле разбежались?
– По-моему, Лющенко выдала тебе желаемое за действительное, – осторожно сказал Шикунов, ощущая себя сапером на минном поле. – Поругались – ушла к маме, дело житейское, помиримся. А наша отмороженная тут же набежала, как гиена на падаль.
В голове билась мысль: насколько глубоко стерва осветила их отношения? Растрепала все до конца? Или ограничилась – как любила делать – лишь многозначительными намеками?
– Замуж девке невтерпеж, – кивнула Тамара, сама состоявшая в законном браке восемь лет – и удачно. – Переспела ягодка. Скоро гнить начнет...