В общем на взрослой Земле взрослого мира, взрослые люди вели (или старались вести) себя как можно более достойно.
Но мир юности и студенчества − это Луна, с которой хоть и видно Землю — но так, в общих чертах. Тина и Вэнди продолжали жить в студенческом городке, лишь изредка тревожась о во всю распространяющимся экономическом кризисе.
До того момента, пока Вэнди не ощутила его сполна.
− Ты всегда была рядом… всегда! − Голос Вэнди, четкий, но такой тихий провожали Тину в пучину воспоминаний того времени. Голова Тины стала тяжелой и противиться такому мягкому погружению в собственные мысли не было никаких сил. Она хотела еще раз повернуться и посмотреть на группу туристов, но…
− Ты не отвернулась… − сказала Вэнди и мысли Тины на время покинули зал этого (отличного!) странного ресторана.
Тина промчалась по самым счастливым мгновениям своей юности. От выпускного класса, что был наполнен ощущением вечности, открытых горизонтов и ярких впечатлений практически от всего! От каждого солнечного утра; от ощущения своей зрелости; от того, какая у нее счастливая семья и острая как перец чили лучшая подруга! Как ее парень целовал ее по вечерам (а когда он проявлял некоторую несдержанность, Тина скрывала свое возбуждение и как подобает леди пресекала такие выходки), но все равно она чувствовала (и хотела) тот первый, настоящий поцелуй (по-взрослому)!
Эти волнующие моменты (пронеслись как лимузин с выпускного бала где были танцы, пунш, улыбки и сладкие ощущения чего-то важного) перенесли ее в колледж, в студенческий городок, где все ощущения, которые можно испытывать в девятнадцать лет взлетели на максимум.
Свобода и легкость, интерес от занятий и новые знакомства (в основном с компаниями ее круга), вечеринки и трогательные моменты, мечты и разговоры о будущем — все эти воспоминания закружили Тину на яркой и цветастой карусели ее жизни.
… (той жизни…) …
Она кружилась на карусели собственной жизни выхватывая из этого мерцающего и бешенного круговорота событий самые важные и самые счастливые мазки. Первые близкие отношения с Марком Суини, студентом экономического факультета. Такой галантный и веселый, что она позволила ему стать самым первым. Та ночь была особенной и полной чувственности, переживаний, возбуждения и бурного финала. Тина стала женщиной и все было почти так, как она себе представляла. Романтичная, приватная и безопасная обстановка. Обходительный, немного робкий, но вполне себе уверенный Марк (имя, как и воспоминания о самом первом человеке в жизни никогда не тускнеют); и она была тогда уверена в себе и взволнована от этой своей уверенности.
То были вспышки радости от первых сданных экзаменов; теплота новых друзей и волшебство неспешных летних вечеров. Целый мирок жизни на территории студенческого городка — маленького, но такого наполненного и глубокого.
И Вэнди. Сумасшедшая и отвязанная Вэнди, что привносила в эту жизнь чуть-чуть остринки.
Вот она прямо тут, скачет рядом с Тиной на карусели жизни, счастливая и беззаботная. Такая привычная и родная.
Они вместе жили эту жизнь и вместе же их забрал отец Тины, мистер Фишер, чтобы отвезти домой на каникулы. И карусель завертелась еще быстрее и быстрее, да так что сердце подскакивало к горлу. Внезапно этот неконтролируемый круговорот влетел громкий
… (громче даже вопля Вэнди…) …
скрежещущий звук, словно опоры и механизм карусели разом пришли в негодность и вот-вот рассыплются…
КХЕК-Ккхек — жкхек!!!
(какой-то ржавый, натуженный кашель)
Грубо вернул Тину в зал ресторана. В уютную и знакомую белоснежную атмосферу комфортабельности и чистоты. К сидевшей напротив нее Вэнди. И к ощущению
… (что тут твориться что-то неладное) …
… (со мной творится что-то не ладное!) …
которое, впрочем, теперь было не более чем утихающей мелодией, как и круговорот ее воспоминаний.
Жкхе-хкже!
Тина принялась вертеть головой в поисках скрипучего кашля. Мир в зале ресторана словно бы чуть замирал пока девушка осматривалась, но тут же размазывался стоило ей остановить свой взгляд на каком-нибудь столике. Это было все равно что смотреть на мир сквозь влажные глаза — размытые блики и только.
Вот наконец она приметила необычную, почти выбивающуюся деталь за расположенным чуть дальше от их с Вэнди столиком. Тине даже пришлось чуть выгнуться в право (плечо Вэнди слегка перекрывало обзор), чтобы лучше разглядеть раскашлявшегося гостя. Странная деталь что бросилась Тине в глаза оказалась невысокой настольной лампой с красным абажуром. Этот красный резко и как-то мрачно контрастировал с окружающим белым, и было ощущение что гость притащил лампу с собой. Такой оттенок красного напоминал Тине о чем-то больничном; о таких же красных лампочках, что висят над некоторыми процедурными кабинетами и очень смахивающими на размазанную по стеклянному плафону кровь. Сама же настольная лампа скорее напоминала о чем-то домашнем и уютном; ее абажур был сделан из плотной ткани по которой струились тонкие изгибы витиеватого узора. Почти старомодного. Как и сам гость. Глубоко пожилой мужчина в вельветовом пиджаке прямиком из 70-ых казался неотъемлемой частью гостя, как и старческие пигментные пятна на шее и почти лысой голове старика. Лишь по бокам его макушку обрамляли жиденькие полоски седых волос, тщательно прилизанных к коже на висках. Он сидел, задумчиво склонив голову и Тине даже показалось что старик клюет носом. Вид у него был очень уставший, словно старику пришлось пройти пешком много километров для того, чтобы посетить ресторан. Он