Весь зал грянул хохотом, и при звуке собственного имени у прокурора непроизвольно задергался рот.
— Просто мне кажется странным, — недобрым тоном произнес он, — что юная леди решила ехать верхом одна по дикой местности, когда день уже, судя по всему, клонился к закату.
— Так ведь это были их владения. Девушка наверняка сотни раз ездила там в одиночестве.
— И она настояла, чтобы брат ее не сопровождал?
— Он только что сам об этом сказал — вы же его слышали.
— Юная леди плохо себя чувствует и отказывается от сопровождения, несмотря на подступающие сумерки. После чего впадает в неистовство и убивает двоих людей в собственном доме. Неужели такая ситуация не кажется вам подозрительной?
— Подозрительной?
— Она была в здравом рассудке, когда покинула брата, так?
— Да.
— Но спустя считаные минуты превратилась в безжалостную убийцу?
На этих словах Адольфус вскочил, впившись взглядом в прокурора. Тучный пристав, стоявший рядом, усадил парня на место. Уже не в первый раз за сегодня молодой человек терял самообладание.
Клоустон набрал воздух.
— Это исключительная перемена, но не немыслимая. Увы, устройство человеческого разума все еще загадка для нас.
Прокурор кивнул, правда, с сардонической ухмылкой.
— То есть вы признаете подозреваемую невменяемой?
— Совершенно верно. Девушка находится у меня под наблюдением.
— И когда вы поместили ее в ваше, кхм, весьма уважаемое заведение?
— На следующий же день.
— Вот как?
— Да. Она представляла опасность и для себя, и для окружающих. Она напала на меня в нашу первую встречу.
— Ах, да, — сказал обвинитель, повернувшись к Бетси, приземистой старенькой горничной Макгреев, и Джорджу, их дворецкому в летах. — По словам этих слуг, вы приехали и одолели мисс Макгрей без каких-либо затруднений.
Клоустон надулся, чувствуя западню.
— Да. Так и было.
Прокурор усмехнулся.
— Девушке удалось убить двоих здоровых взрослых, нанести увечье брату, который, как все мы видим, тоже далеко не тростинка… и все же вы, доктор, остались невредимы.
Клоустон огладил свою длинную темную бороду.
— Все верно. Когда я прибыл на место, мисс Макгрей была изнурена от голода и обезвожена. Слуги заперли ее в спальне, и никто не отваживался к ней приближаться. Бедная девушка целый день ничего не ела и не пила. Она смогла поднять нож лишь на миг. Ринулась ко мне и упала в обморок.
Клоустон краем глаза взглянул на присяжных. Некоторые из них кивали.
— Она что-нибудь сказала? — спросил обвинитель. — Прежде чем лишилась сознания?
Этого-то момента все и ждали. Присутствующие вытянули шеи и навострили уши. Некоторые вылупили глаза. Слухи уже поползли, но все-таки именно Клоустон был тем, кто слышал последние слова девушки.
— Напоминаю, доктор, вы под присягой, — наседал прокурор.
Клоустон взглянул на Адольфуса. Они обсуждали этот момент. В голубых глазах молодого человека читалась мучительная мольба. «Не говорите им», — казалось, заклинал он доктора.
Но он был под присягой…
Доктор сглотнул и выплюнул следующие слова:
— Она сказала: «Я не сумасшедшая…»
По залу пронеслись вздохи и шепотки. Обвинитель с победным видом прошагал к жюри присяжных.
— Девица сама заявила, что не безумна! И если она не безумна, то эти убийства следует считать…
— Да что за бред вы несете! — взревел Клоустон, вскочив на ноги. Его раскатистый голос заткнул рты всем присутствующим. — За последние двадцать лет я перелечил сотни пациентов. Девять из десяти заявляют, что они не сумасшедшие. Предлагаете мне поверить им на слово и выпустить всех на свободу, мистер Пратт?
Зал снова зашелся в хохоте, от чего лысина прокурора залилась пунцовым цветом. Клоустон продолжил, не дожидаясь, пока стихнет гвалт:
— Сразу после тех слов мисс Макгрей также сказала, что все это происки дьявола.
В мгновение ока смех превратился в ахи и вскрики ужаса. Вот что люди жаждали услышать. Вот что напечатали следующим утром во всех газетах Данди и Эдинбурга.
Клоустон бросил на Адольфуса встревоженный взгляд. Молодой человек, совершенно разбитый, сидел, вцепившись в свою повязку здоровой рукой. Клоустон всем сердцем сочувствовал ему, но правда должна была прозвучать во всеуслышание…
Он посмотрел на присяжных в упор.
— Мисс Макгрей, хрупкая девушка шестнадцати лет, обратилась против отца и матери, в которых души не чаяла, и убила их. Она буквально озверела, и ее пришлось связать и напоить успокоительным. Нет сомнений, что она была не в себе. Она… — Клоустон опустил взгляд, в голосе его зазвучала горечь. — Возможно, рассудок к ней уже не вернется.